Меню сайта
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 2
Гостей: 2
Пользователей: 0
Главная » Статьи » Мексика

Город, выросший на серебре
 Прекрасны мексиканские дали. Изумительная прозрачность воздуха, облегченного высотой, делает далекую панораму гор явственно ощутимой. А все кругом - и леса на склонах, и крутые каменные утесы, обнаженные вековыми ветрами и дождем, и стадо овец в долине, и серый асфальт шоссе,- все, казалось бы такое будничное в этой кристальной чистоте воздуха под мягкими лучами солнца, выглядит как-то весело, по-праздничному. Словно омыли природу, освободили ее краски от обычно незамечаемой гнетущей накипи на радость человеческому взору. 

 Дорога змейкой уходит вниз - туда, где меж огромных холмов мирно застыл город. Когда-то, много веков назад, в этих местах - километров четыреста к северу от столицы Мехико - обитали индейские племена. И представлялись им две каменные горные вершины гигантскими лягушками, готовыми прыгнуть в пропасть. Поэтому и назвали они свое селение мудреным словом «Канашуато», что значит «горный край, где водятся лягушки». Но испанцы-завоеватели, придя в здешние края, решили дать городу имя Гуанахуато - так легче им было произносить. 

 Машина на скорости врывается в тоннель и затем идет по закованной в камень улице. И тебя, после солнечной симфонии гор, обдает мраком и погружает в таинственность. Старые черные фонари, ветхие оконца, вкрапленные в стены, и этот камень, тяжелый, закопченный и мрачный, сдавивший доверху улицу, воскрешает картину испанского средневековья. Кажется, она никогда не кончится, - эта зловещая улица. Но вот поворот, и неожиданно будни города: шум, прохожие, солнце. И совсем близко рекомендованный отель «Посада де Санта-Фе». 

 ...Стоит только выйти из отеля, как они кидаются к тебе навстречу - мальчуганы разных возрастов. По облику они узнают в тебе иностранца, а иностранец в их понимании значит американский турист. Забавно слышать, как они вразнобой лопочут что-то по-английски: «Я - гид, мистер!», «Пожалуйста, мистер!». В глазах у ребят мольба. И каждый, как может, уверяет, что он отлично знает Гуанахуато, покажет все достопримечательности. А самому лет семь-восемь. 

 Сколько их в Мексике - гаврошей улиц! Их выпускают из дома на «свободный» промысел, и еще не видевшие по сути мира, а то и только что научившиеся говорить, дети вступают в трудную борьбу за существование. Как трудолюбивые зверюшки, они рыскают повсюду и тащат в бедное родительское гнездо все, что им пошлет наудачу нещедрая улица. Одни из них часами бродят между машинами и прохожими с картонной коробочкой грошовых чикле (жевательных резинок) и если заработают несколько песо, то и это уже хорошо - можно поесть мороженого, да еще и домой принести горсть медяков. 

 Чистильщики ботинок - те рангом уже повыше; они имеют свою «собственность»: стул для клиента, ваксу и щетки; им завидуют те, кто поменьше и победнее. Продавать газеты - это, считай, как бы иметь профессию, и мальчишки, принятые в громкоголосый уличный клан газетчиков, дорожат своей работой, дающей им кусок хлеба. А что же делать тем, кому нет и пяти лет? Их главное трудовое поприще - охранять легковые машины. Подходит частенько малыш лет пяти, говорить еще толком не научился, его пальцем можно посадить на землю, а он серьезно так, без тени сомнения в голосе, заявляет: «Я буду охранять вашу машину, сеньор~» 

 О детях любовно говорят, что они - цветы жизни. Эти же выросли на асфальте и мостовой и, может быть, поэтому с малолетства у них часто не по-детски сосредоточенный взгляд, словно впитавший суровую правду жизни.

 И вот мы едем вверх по горе с маленьким Педрито, черноглазым и черноволосым парнишкой, который держится застенчиво и чинно. Он мне сразу понравился среди гурьбы ребят, обступивших у отеля машину: другие назойливо и развязно атаковали меня, а этот стоял в отдалении, молчал и посматривал на них, как новичок, привыкающий к «делу». 

 Утро было чудесное. Ослепительно чистое небо, и нежно-сиреневые горы на его фоне. Непривычная прохлада. И внизу - город, купающийся в серой дымке. А у нас с Педрито разговор не ладится. 

- Ты что же не в школе? 

- Сегодня нет занятий!..- Потупился, отвернулся. 

- Почему же? 

 Молчание. 

- Ты, верно, удрал с уроков-то? 

 Снова молчание. 

 Врать ему, видимо, не было смысла, оправдываться - тоже. Да и я с назиданиями навязываться не хотел. Так мы и ехали молча километр-другой, пока сам Педрито не заговорил: 

 А вы кто? 

 Советский журналист. 

- Как это - советский? Русский, значит? 

- Ну да. Из Советского Союза. Ты знаешь такую страну? 

 У нас говорят Россия, русские. 

 Перед нами выросла громада знаменитой церкви Ла Валенсиана. Она величественно возвышалась у самой дороги, обожженная солнцем и покрытая сизой пылью, как памятник далекой эпохи испанских конкистадоров. И фасад ее, и ее стены, которые мы увидели внутри, были выполнены в стиле барокко, славившемся два века назад в королевской Испании. Поражал искусством скульптуры и живописи главный алтарь церкви: на много метров ввысь, под самый купол, вся стена была украшена сотнями, а может быть, и тысячами причудливо переплетавшихся лепных фигур, барельефов и орнаментов, объединенных библейским сюжетом. Потребовались годы, чтобы армия неизвестных ныне мастеров создала для испанской знати этот шедевр. 

 Ла Валенсиана - лишь отблеск того несметного богатства, которое хранили когда-то близкие от нее недра земли. Не прошло и десяти лет после того, как под ударами испанского войска Кортеса пал древний Теночтитлан, столица покоренных индейцев-ацтеков, а в «лягушечьем горном краю» уже появились пришельцы из-за океана. Их привел сюда в 1529 году жестокий капитан Бельтран де Гусман, и индейцы бежали с обжитых веками мест. А вскоре вспыхнула здесь серебряная горячка - из первых открытых рудников Сан-Бернабе и Сан-Хуан де Рейяс обильно поплыл в казну испанского короля драгоценный белый металл. Рудники «Валенсиана» принесли Гуанахуато всемирную известность: утверждают, что в середине позапрошлого века там добывалось более половины всего серебра, производимого в мире. Когда прославленный путешественник и исследователь барон фон Гумбольт посетил рудники «Валенсиана» и увидел пробитый в камне колодец глубиною в полкилометра, он не мог сдержать своего удивления. «Скважина рудника, выдолбленная в голой скале,- писал Гумбольт,- это одно из самых грандиозных и самых смелых достижений, которые знает история горнорудного дела». 

 И все это было сделано простой киркой бедного горняка. Серебро, сгребавшееся в хранилища испанской аристократии, отсвечивало кровью наемного труженика, рано и страшно встречавшего смерть от удушливой пыли дорогого металла. А заморская знать блаженствовала. Фортуна благоволила богатым пришельцам, и валившиеся, как манна небесная, состояния порождали алчность, мотовство, распри и разврат. Потомки испанских конкистадоров состязались между собой в роскоши - воздвигали дворцы, копируя замки Европы, сооружали храмы, как в далеком Мадриде, сорили деньгами. Говорили, что дворец князя Диего де Рул был построен из смеси серебряной пыли с испанским вином, и можно было бы добавить - с потом и кровью индейцев. 

 Пожалуй, ни в одном из мексиканских городов не чувствуется так налет колониального прошлого, как в Гуанахуато. Город называют иногда мексиканским Толедо, хотя многие, видевшие эту жемчужину средневековой Испании, считают, что он еще красивее. Когда бродишь по лабиринту улиц Гуанахуато, то тебя - хочешь ты или не хочешь - отбрасывает в даль веков. Улочки, узкие, тесные, порою, как трещины между домами, ведут то направо, то налево, то поднимают в гору, то заводят в тупик. Над головой нависают небольшие балкончики, увитые плющом,- так и кажется, что выйдет на один из них какая-нибудь гуанахуатская Дульсинея, а рыцарь запоет ей медово-сладкую серенаду о любви. По этим улицам не проедешь на машине, а иногда даже по тротуару трудно разойтись с прохожим. 

- А вон там я живу,- вдруг сказал Педрито, когда мы возвращались к машине. Домик маленький, покосившийся; вместо двери несколько грубо сбитых досок; на крыше сушится белье и возятся ребятишки. 

- Это кто же? - спрашиваю. 

- Братишки и сестренки. 

- Сколько же у тебя их? 

- Семь. Трое старше и четверо моложе. 

- А отец где работает? 

- Раньше работал на рудниках, а теперь на строительстве. Недавно перешел - платят больше и здоровью лучше. 

 Да, неразговорчивый мне попался гид, приходилось вытягивать из него по слову. Но расстались мы по-дружески, и Педрито, получив свое вознаграждение, обещал снова завтра наведать меня - сегодня у него были дела по дому. 

 Следующий день - воскресенье. Принарядившаяся молодежь высыпала на центральный сквер, где играла музыка. Не раз мне доводилось видеть такие гуляния в других городах страны. Они обычно крикливы, пестры; кого тут только не увидишь - и бравые парни с задорно решительным видом, и подгулявшие старики крестьяне, и женщины с малолетними детьми, и чинные пары обывателей, и городские кокетки, и полицейские в своих синих мундирах. Коптят жаровни, кричат мороженщицы, поют певцы-марьячи, все снуют, переговариваются. 

 А здесь поразил какой-то спокойный провинциальный уют. Старшие сидят на скамейках. Молодежь прогуливается по большому кругу сквера. И что любопытно - девушки и ребята держатся порознь. Они образуют два кольца, движущихся в разных направлениях. Если парню понравилась девушка, он может бросить ей на ходу комплимент или шутку. Она может ответить или нет, а уж он определенно должен ждать, пока его симпатия снова обойдет весь круг и, лишь поравнявшись с ней, ухажер предпринимает еще одну попытку привлечь к себе внимание. Многие и в том, и другом лагере хорошо и давно знакомы - это видно по репликам, которые они бросают друг другу,- но гуляют отдельно - такова уж традиция. 

 У отеля, когда я возвращался, словно из-под земли вынырнул мальчуган - и прямо ко мне. 

- Мистер, хотите я вам расскажу историю «переулка Поцелуя»? 

 Вид у него был решительный: улыбка до ушей, волосы ежиком, нос поцарапан, и на лице отражалась превеликая готовность не отпустить так просто свою жертву. 

- Вы, мистер, не смотрите, что я маленький. Эту историю я знаю превосходно - сто раз рассказывал. И всего - пять песо. Что вы сделаете за эти деньги, мистер? Ботинки, может, почистите. А такую историю вы нигде не услышите и в книжках не найдете. 

 Мальчишка был полной противоположностью Педрито, держался до смешного солидно, вероятно, уже изучил, что это нравится туристам. 

 Делать нечего, пошли на соседнюю скамейку, и парнишка, складно и заученно, рассказал мне легенду о знаменитом «переулке Поцелуя». 

- Жили в давние времена двое влюбленных - донья Мария и дон Хуан. Любили они друг друга, как голубок голубку. Но отец доньи Марии был злой-презлой человек и хотел помешать их счастью. Как узнал он об их любви, неизвестно. Но разгневался люто. Запер донью Марию дома и строжайше запретил ей куда-нибудь выходить. Хуже того - сказал, что намерен скоро отправить ее в Испанию, где выбрал ей богатого и знатного жениха. Узнала это донья Мария и затосковала горько. Надо ей было во что бы то ни стало увидеться с доном Хуаном. И здесь помогла ей подруга, донья Ана. Балкон дома, где жила донья Мария, выходил в узкий переулочек, а напротив него в другом доме было окошко. Вот и решила донья Ана устроить свидание влюбленным. 

 Гору серебра предложил дон Хуан хозяевам дома, чтобы те разрешили подойти ему ночью к оконцу. А сам известил о дне свидания донью Марию. И вот настал тот счастливый миг. Услышал дон Хуан во тьме голос любимой, звучавший с балкона, и чуть не потерял сознание от волнения. «Я здесь, я здесь, жизнь моя, радость моя...» - молвил он. 

 Взволнованные встречей, влюбленные не заметили, как подкрался к ним проснувшийся отец доньи Марии. Ослепленный гневом, отец бросился на дочь и всадил в ее сердце кинжал - по самую рукоятку... 

 В который раз излагал мальчонка эту романтическую историю, привык к ней, но все же не мог сдержать на этом трагическом месте своих эмоций - глаза его блеснули, он взмахнул рукой, изображая удар кинжалом, и зловеще произнес: «Ш-ш-а-х!..» 

- И тогда,- продолжал рассказчик,- донья Мария упала замертво. Ее тело безжизненно свесилось с балкона. Дон Хуан заключил в объятия свою любовь и нежно поцеловал ее. А затем тем же кинжалом, от которого погибла донья Мария, он лишил себя жизни, чтобы встретиться со своей возлюбленной на небе, там, где обитают влюбленные. 

 Мальчик замолк, и какое-то время мы сидели, задумавшись. Потом я дал ему деньги, и он, быстро вскочив, весело побежал по улице, по-ребячьи припрыгивая,- драма Ромео и Джульетты из Гуанахуато уже не волновала его. 

 Кто-то из мексиканских писателей сказал, что о Гуанахуато надо писать только стихами - так романтичен и красив этот город. Время берет свое: растут современные здания, возникают новые улицы и парки. Но гуанахуатцы бережно охраняют драгоценное наследие глубокой старины в архитектуре, искусстве, народном ремесле - этого не вернешь. 

 Есть в городе церковь Сан-Роке. У ее обветшалого фасада на постаменте был сооружен каменный крест, а вокруг него на высоких изогнутых ножках поднялись, как таинственные цветы, черные средневековые фонари, вручную кованные из железа. Отсюда и место перед церковью стали называть площадью Фонарей. С разных сторон выходят на площадь узкие мрачные переулки, а старые двух- и трехэтажные дома, стоящие вокруг, будто сошли с полотен испанских живописцев 16 века. 

 Всякий, кто приходит сюда, не может освободиться от впечатления, что он бродит по местам, описанным в произведениях Мигеля Сервантеса. Это поразительное сходство со средневековой Испанией натолкнуло на мысль создать на открытом воздухе необычное представление, и за претворение этой идеи в жизнь взялся университетский театр. Для зрителей построили ряды амфитеатра рядом с площадью Фонарей. 

 ...Уже стемнело. Человек в черном монашеском одеянии медленно и величественно приближается к кресту и поочередно зажигает фонари, заправленные маслом. Площадь освещается, но ровно настолько, чтобы сохранить зловещую полутьму. Раскатисто звонит колокол церкви Сан-Роке. В матово-желтом свете окон появляются герои коротких сервантесовских интермедий - монахи, тюремщики, рыцари, фокусники, музыканты, люди в масках, люди с капюшонами и шлемами на голове... 

 И вот из темного переулка справа вырастает стройная фигура человека на коне, одетого в костюм испанского идальго, который носили четыре века тому назад. Свет фонарей падает на его узкое лицо с черным клином бородки. В гробовой тишине человек со спокойным достоинством проезжает по площади, наблюдая, что творится за окнами домов, и так же медленно, торжественно удаляется. Шепот удивления прокатывается по рядам зрителей - да это же сам дон Мигель Сервантес Сааведра! 

 Начинаются представления, насыщенные народной мудростью, юмором и блеском. Публика смеется, аплодирует, и ей не хочется, чтобы заканчивался этот необычный спектакль - подлинная жизнь, словно перенесенная из далеких веков на эту уютную площадь Фонарей. 

 Рассказывают, что стремление организаторов интермедий к предельной достоверности стоило им немалых забот и треволнений. Дело в том, что представление длится несколько часов, и естественно, что жители домов, расположенных у площади, не могли прекратить на это время свои будничные дела. Но как сделать, чтобы они не нарушали действия пьесы? И выход наконец нашли: стали всем, кто входил и выходил, накидывать монашеские черные плащи с капюшонами, и таким образом посторонние люди невольно становились актерами, дополняя общую картину представления. Однажды даже в этот плащ облачили врача, спешившего к больному, и он, сгорбившись, с фонарем в руке превратился на время в персонажа интермедии Сервантеса. 

 Да, средневековая Испания, Испания плаща и шпаги, оставила неувядаемый отпечаток на всем облике Гуанахуато. Но вместе с этим здесь живут другие традиции - традиции освобождения от колониального ига. Километрах в сорока к западу от него в селении Долорес вспыхнул огонь народного восстания, который скоро охватил всю страну, и в его пламени погибла власть испанской монархии.

 На юго-западе Гуанахуато стоит большое массивное здание из камня с плоской крышей и маленькими окнами в метровой стене, напоминающими бойницы. Это - «Алондига де Гранадитас». Когда-то давно здесь было зернохранилище, а потом оно превратилось в крепость. 

 Узнали испанские наместники о событиях в Долорес - заметались в поисках спасения. Еще недавно они чувствовали себя хозяевами, а теперь лихорадочно стаскивали все в «Алондига де Гранадитас» - казну, архивы, оружие, золото, порох, продовольствие, воду. Туда же перебралась с королевскими солдатами местная знать, надеясь найти за могучими каменными стенами защиту от яростной народной мести. 

 Гуанахуато стал одним из первых городов, куда вступила освободительная армия Мигеля Идальго. Повстанцы знали, что найдут здесь много оружия и золота, так необходимого для их самоотверженной борьбы. Но у стен «Алондига де Гранадитас» успешное доселе наступление захлебнулось - что могли сделать стрелы и дубинки против стойкого камня, против свинцового ливня, бьющего из окон? И тогда родилась мысль - поджечь убежище «гачупинов». Это была игра со смертью, и только доброволец мог взяться за такое отчаянное дело. «Я пойду»,- сказал Хуан Мартинес, простой горняк по прозвищу «Пипила». 

 Положив на спину огромную каменную плиту, весившую около трех пудов, он с факелом и ведром горючего пополз к зданию. Пули пели вокруг и бились в плиту, отлетая со звоном. Но Пипила метр за метром приближался к деревянным дверям «Алондига де Гранадитас». И вот пламя лизнуло дверь и ворвалось внутрь. Вспыхнул пожар, и тотчас войско Идальго ринулось на штурм. Испанцев разбили. И в память о подвиге Пипилы на высоком холме в центре города сооружен монумент. 

 ...Последний день в Гуанахуато. Исхожены вдоль и поперек узкие улицы города - и днем, в оживленные будни, и ночью, когда стук шагов пугающе громко звучит в мертвой тишине. Осмотрены рудники, памятники, рынок, парки, университет - все то, о чем мне говорил перед отъездом мексиканский писатель Луис Кордова. 

 А неутомимые местные гиды, несущие дежурство около отеля, все зазывают поехать в катакомбы смотреть мумии. Не хочется в это нежное светлое утро тащиться на кладбище. Но любопытство все-таки побеждает.

 Кладбище - на гористой окраине города. Старый сторож выходит навстречу и, как бы читая мои мысли, устало и заученно произносит: «К мумиям, сеньор?» Мы проходим мимо могил; на мраморных ангелочках, украшающих памятники, играет солнце. Чирикают птицы. Живые цветы у свежих могил. «Сюда, пожалуйста»,- говорит служитель и открывает железную крышку в земле. В подземелье ведет спиральная лестница настолько узкая, что едва проходит один человек. И едва ступаешь на земляной пол, как тебя неприятно передергивает - гора черепов с черными впадинами глазниц встречает входящего. 

 А дальше по узкому коридору за стеклом уже совсем необычное зрелище. Сначала ничего нельзя понять. По обе стороны коридора, прислоненные к стене, стоят высохшие фигуры. Не скелеты и не мумии, а именно высохшие трупы. И что самое жуткое - у мертвых обитателей катакомб можно различить выражение лица: ужас, страх, мольба, мука - вся гамма человеческих переживаний в облике мумий. 

- Сколько же им веков? 

- Веков? - переспрашивает сторож.- Да некоторым и двадцати лет нет! 

 Вот тогда действительно холодок пробегает по спине. Свежие мумии. Это просто невероятно! 

- Как же они попали сюда? 

- Их помещают сюда, когда родственники перестают платить за место на кладбище. Других надо класть,- спокойно отвечает мой собеседник. 

 Земля и воздух Гуанахуато настолько сухи, что останки как бы минерализуются, превращаются в мумии. 

 Сторож знает много фантастических историй и представляет их, как старых знакомых. 

 И когда, спотыкаясь по винтовой лестнице, через узкое отверстие вырываешься из катакомб туда, где светит солнце, щебечут птицы, то даже кладбище, эта мрачная обитель мертвых, уже не кажется таким мрачным. Скорее в город, скорее к людям! 



Категория: Мексика | (28.01.2016)
Просмотров: 844 | Теги: Мексика | Рейтинг: 0.0/0

Похожие материалы:

Поиск по сайту
Форма входа

Copyright MyCorp © 2024