Незадолго до окончания войны, осенью 1944 года я с группой солдат пробирался по дорогам Молдавии на запад. Все мы только что выписались из госпиталя после ранений и теперь спешили на фронт - в Болгарию. 

 Ночь застала нас на берегу Прута, в небольшом молдавском городишке Кагуле. Переходить реку ночью мы не решились: пойма ее представляла собой плавни - топкие места, заросшие камышом. Решили заночевать на берегу реки под большим деревом, которое своей кроной могло бы в случае дождя защитить нас.

 Утром проснулись от непонятного шума. Открыв глаза, увидели что под соседним, таким же крупным деревом стоят мальчишки и швыряют палками в вершину дерева. 

- Что они там сбивают? 

 Мы подошли к мальчишкам. Первое, что бросилось в глаза,- их руки. Пальцы у мальчишек были желтые. Мальчишки подбирали с земли желтовато-зеленые плоды и очищали их от сочной мякоти. Эта мякоть и пачкала руки, как краска, которой красят пол. 

 Странные плоды. Мне еще никогда не приходилось видеть такие. Как называются они? Я спросил мальчишек, они ответили мне по-молдавски, и я ничего не понял. Тогда я сам взял один плод и начал очищать его от мякоти. Плод был крупнее куриного яйца, круглый и пушистый снаружи. Внутри я обнаружил твердую «косточку». Когда я окончательно очистил плод, то увидел, что в руках у меня... обычный грецкий орех. 

 Мы поели орехов, набили ими карманы на дорогу и отправились дальше через плавни Прута. 

 Добравшись до воды, мы помыли руки и, к своей досаде, обнаружили, что желтая краска с рук не отмывается. Мы терли руки песком, скребли ногтями - все бесполезно. Так с желтыми руками и пошли дальше. Но худшее было впереди. Желтизна на пальцах постепенно начала темнеть, и к вечеру у всех нас руки стали черными, точно мы чистили трубы в печи. 

 После этого я больше не решался лакомиться грецкими орехами. Но деревья орехов все время встречались нам по пути - и в Румынии и в Болгарии. Это были мощные красавцы, стволы их напоминали колонны Большого театра. 

- Сколько же лет орехам? - спросил я одного болгарина. 

- Этому ореху, братушка, говорят, лет пятьсот. 

 Пятьсот лет! Вот это возраст! И я представил себе, каким могучим должен быть лес из таких деревьев. Наверное, в Болгарии есть такой лес. Я спросил, есть ли такой лес в Болгарии. 

- Нет, братушка, - отвечали мне, - ореховых лесов в Болгарии нет. Все орехи у нас саженные. 

 Потом уже, в институте, я узнал, что родина грецкого ореха Россия и что у нас сохранились самые большие ореховые леса. Вот бы попасть в эти леса! Наверное, деревья в два раза выше болгарских! И мне уже мерещилась знаменитая Ферганская долина и горы ее обступившие, и в горах - могучие ореховые леса. Дома я повесил карту Средней Азии и обвел кружочком городок, куда надо ехать, чтобы попасть в ореховые леса. 

 И наконец мечта исполнилась. Я не верю сам себе, шагая рядом с лесничим в ореховый лес. Вот встречаются первые орехи, их все больше и больше. Но рост их не такой мощный, как это мне представлялось.

- Неужели этим орехам пятьсот лет? - спрашиваю я лесничего. 

- Да, пожалуй, пятьсот будет. 

 Я еще раз припоминаю те орехи, что видел в Болгарии во время войны. Может быть, мне только показалось, что они выше и больше? Может быть, я просто забыл - ведь прошло больше двадцати лет и память могла изменить. 

 Во дворе лесничества вечером я увидел несколько ореховых стволов, привезенных на дрова. Я спросил у лесничего, как можно рубить на дрова плодовое дерево орех? 

- Это усохшие стволы, - отвечал лесничий. - В наших лесах орехи больше ста лет не растут. После ста лет дерево засыхает. Осень слишком сухая, а орех любит влагу, как ваш сибирский кедр. 

 Я не поверил ему, взял лупу и карандаш и стал подсчитывать годичные кольца. Одно дерево просчитал - сто лет, другое - тоже около этого, третье - тоже самое. Лесничий оказался прав. Деревья дожили до ста лет и усохли. 

 Но почему же тогда в лесу он мне сказал, что деревьям пятьсот лет? Может быть, он ослышался? Я еще раз переспросил лесничего, не ошибся ли он. 

- Да, лет пятьсот, не меньше,- кивнул лесничий. 

- Ничего не понимаю! - сказал я. - Вы же только что сказали, что больше ста лет орехи в вашем лесу не живут. А потом засыхают. 

- Правильно - согласился лесничий, - и вы в этом только что убедились сами. 

- Так почему же вы говорите, что орех живет пятьсот лет? 

- Как же я скажу меньше, когда он и на самом деле живет столько? 

 Тут его окликнули из конторы, и он ушел по своим делам, а я стал еще раз пересчитывать возраст сухих орехов. Я пересчитал по два раза каждый ствол, каждое годичное кольцо отметил карандашом и получил прежний результат - сто лет. Немного больше, немного меньше, но не пятьсот! И я решил на следующий день еще раз спросить лесничего. 

- Вы меня простите за мою бестолковость. Но я никак не могу понять, как это орех может жить одновременно сто лет и пятьсот? 

- Очень просто, - говорит лесничий. - Сначала он живет сто лет, потом еще сто, и еще сто, и еще сто, и еще сто. Вот пятьсот лет и наберется. Понятно? 

- Нет, - говорю, - не понятно. 

- Чего ж тут непонятного? 

- Как чего? По-вашему получается, что орех прожил одну жизнь, потом еще одну, а потом еще одну и так далее? 

- Совершенно верно. Так оно и есть. 

- Но мы же с вами не можем прожить две жизни за одну! 

- Знаете что, - говорит лесничий, - меня ждет машина в лес ехать. Если хотите, поедемте в лес с нами, там я вам все и объясню. 

 Приезжаем в лес. Сделал лесничий свои дела, возвращается и ведет меня к большому ореху. Орех засох, и его скоро срубят на дрова. Но от корневой шейки появилась молодая поросль. Несколько побегов, молодых и сильных, тянутся вверх. 

- Видите молодые побеги? - спрашивает лесничий. 

- Вижу. 

- Так вот, старый орех засох. Ему сто лет. На смену из этой молодой поросли вырастет один могучий ствол. Но и он, дожив до ста лет, засохнет, потому что наша осень слишком суха и это сказывается на здоровье ореха. Когда засохнет и этот ствол, то от корня пойдет новая поросль. И новый ствол появится на смену старому и снова проживет сто лет или немного меньше. Так стволы меняются, как запасные части. Вот и выходит, что живет орех иногда не две жизни, а целых пять! Легко ореху прожить где-нибудь в Болгарии на огороде. Там и почва жирная и влаги достаточно. А попробуй он жить здесь, в горах, где и почвы маловато, где то мокро, то сухо. Вот и пришлось приспособиться и менять стволы, как запасные части. 

 Мне было стыдно, что не догадался об этом сразу. Но лесничий меня успокоил, сказав, что ботаники много ломали голову над этой загадкой ореха.