Об искусстве скифов, о загадках их происхождения, об их верованиях и культах, о памятниках их культуры можно писать и писать. Не случайно же скифы были, как мы уже знаем, «вечным сюжетом» античных авторов. И никогда, со времен Геродотовых, интерес к скифам не ограничивался музейной любознательностью. Конечно, каждая эпоха имела свои «интересы» в скифской истории. Но уловить единый, общий акцент их можно.
И в античной культуре, и в более поздней исторической традиции скифы стали символом разделения двух укладов человеческого бытия - кочевого и оседлого. Именно в степях Причерноморья, в «скифских степях», поставлен был историей один из наиболее «чистых» опытов взаимодействия народов оседлых и кочевых. И так или иначе историческая мысль, начиная с античных времен, стремилась понять причинно-следственный механизм его. И стремление это продиктовано отнюдь не чисто академической любознательностью. История никогда не была архивным складом событий, фактов, имен. Историческая наука всегда была одним из инструментов освоения окружающего мира, освоения, которое не ограничивалось только теоретическими и узкопрактическими целями. Человечество осваивало мир, по выражению К. Маркса, еще и «практически духовно». «Этот вид освоения,- пишет советский философ А. В. Гулыга,- предполагает особого рода эмоционально окрашенный подход человека к окружающему его миру, при котором явления действительности непосредственно соотносятся с чувствами и стремлениями индивида. Действительность рассматривается в этом случае через призму ее ценности для человека».
«...Надо сказать,- пишет древнегреческий географ и историк Страбон, - что наш образ жизни почти у всех произвел перемену к худшему, внося роскошь, страсть к удовольствиям и для удовлетворения этих страстей множество безнравственных средств к обогащению. Такал испорченность нравов в значительной степени проникла к варварам, между прочим, и к номадам...» (кочевникам.- Авт.).
Древние греки никогда не забывали о «купеческой» стороне дела, даже во взаимоотношениях со своими богами. И скифы их, естественно, интересовали в первую очередь практически - как местное окружение их городов-колоний в Северном Причерноморье, как партнеры по торговле. И все же даже Страбон, один из самых неэмоциональных историков и географов древности, самый, пожалуй, «академичный» из них, не мог пройти мимо человеческого в том сугубо экономическом действии, что разворачивалось у него на глазах.
И в словах Страбона явно видно стремление выявить, конечно в терминах и понятиях своего времени, ценность для человека «скифского опыта».
Итак, в 7 веке до нашей эры в кочевых скифских степях Северного Причерноморья появляются первые городские поселения, основанные древнегреческими колонистами. Вначале греки торговали с земледельческими племенами лесостепи. Скифы, составляющие непосредственное кочевое окружение греческих колоний, в эту торговлю не вмешивались. И почти полтора века влияние греческих городов на жизнь скифов было минимальным. Скифы жили как бы сами по себе, становясь все более и более могущественными. И по мере того, как кочевое скифское общество, дисциплинированное, «отточенное» в первую очередь для войн за пастбища и скот, подходило к зениту своего военного могущества, древнегреческая культура становилась все более и более заметной во всей жизни Скифии.
Усиление военного могущества Скифии приводит к резкому имущественному расколу между кочевой аристократией и рядовым населением. Ибо аристократия, не занимаясь ни ремеслом, ни земледелием, именно поэтому сохраняя и оберегая кочевые традиции всего общества, не могла не понять тех выгод, которые сулила им торговля с греческим миром. «Городская цивилизация» становится, кроме всего прочего, для скифских вождей источником предметов роскоши.
...Патриархальные отношения, основанные на родственных узах, все дальше и дальше уходили в прошлое. Но ведь именно на этих отношениях и строилось военное могущество скифского царства. И наступило время, когда традиции «патриархального демократизма», изначально вскормившие и питавшие военную силу скифов, оказались разрушенными своим же детищем - военным могуществом скифского общества. И не случайно 4 век до нашей эры, век наивысшего могущества Скифии, стал одновременно и веком ее первого крупного военного поражения: в 339 году скифское войско было разбито отцом Александра Македонского - Филиппом.
Само по себе, как считают многие исследователи, это поражение еще не привело к распаду Скифского царства. Но оно ознаменовало его начало. И скифы, как бы в поисках выхода, все более начали «оседать» на землю, словно предчувствуя, что будущее принадлежит тем, кто обрабатывает землю, а не собирает дань с хлебопашцев. Если раньше на скифских монетах красовался великий Геракл - легендарный прародитель скифов, то теперь появляются изображения колосьев, Деметры, Гермеса, символов земледелия и торговли.
Но было уже поздно. Груз предшествующей истории не исчез бесследно: начавшаяся перестройка социальных отношений не поспела за ритмом жизни.
Но могла ли поспеть?
Геродот писал: «если скифы заключают с кем-то клятвенный договор, то поступают при этом так: в большую глиняную чашу наливают вино, к нему примешивается кровь договаривающихся, причем этим последним делаются уколы шилом или небольшие надрезы на теле ножом, потом погружают в чашу меч, секиру и метательное копье. По совершении этого они долго молятся, затем пьют смесь, как сами договаривающиеся, так и знатнейшие из присутствующих».
Что стоит за этим многократно описанным античной литературой поистине рыцарским обычаем? Поэтическое воображение уводит в рассуждения о величии духа «вольных сынов степей». Но нет ли ответа на этот вопрос в конкретных исторических событиях?
Обычай побратимства, судя по дошедшим источникам, у скифов существовал недолго - около двух веков. И захватывает как раз переломную эпоху скифской истории - время наивысшего могущества и начала заката Скифии.
Случайность?
Обычай такого «скифского» побратимства в тех или иных, но очень сходных между собой формах зафиксирован во всем мире - и именно в такие же исторические моменты, именно тогда, когда общество как бы останавливается на перепутье исторических дорог. Одно из объяснений этому такое.
...Один человек всегда был бессилен перед окружающим миром. И на каждом этапе развития общества он вынужден был вступать в союз с теми силами, которые - объективно или только в его представлении - могут его оградить, защитить. В первобытном обществе защиту личности обеспечивает веками выверенный регламент родо-племенных отношений. Сама структура жизнедеятельности такого общества построена на неизменности социальных отношений и поэтому охватывает все стороны жизни и деятельности каждого человека.
В первобытном обществе побратимов выбирает себе не лично человек, их ему «навязывают» традиции, культовые предписания.
Но вот эти тысячелетние традиции в связи с изменением социально-экономической основы бытия общества оказываются бессильными, перестают выполнять свою основную задачу - защитную. И в тот момент, когда на новом витке развития общество разорвало «защитное поле» вчерашнего бытия, но не успело еще создать нового, человек уже сам вынужден был выбирать побратима.
«Мы приобретаем себе друзей не на пирушках,- передает Лукман рассказ скифа Токсарсиса.- И не потому, что известное нам лицо является нашим ровесником (обратите внимание, как резко отсекается вчерашняя социальная традиция - традиционное обезличенное побратимство.- В. Л.), но, увидев какого-нибудь человека хорошего и способного на великие подвиги, мы все устремляемся к нему... И когда какой-нибудь избранник сделается уже другом, тогда заключается договор с великой клятвой о том, что они будут жить вместе и в случае надобности умрут один за другого».
...Скиф Амизок попал в плен. Его побратим Дандамис пришел безоружный в лагерь и предложил их вождю выкуп за Амизока - свою жизнь. Вождь согласился на выкуп, но другой. В обмен на жизнь Амизока он потребовал глаза Дандамиса. И Дандамис, ни мгновения не колеблясь, согласился. Пораженный вождь отпустил ослепленного Дандамиса и его побратима. И тогда уже на воле Амизок сам ослепил себя, чтобы стать равным своему побратиму...
Так могут поступать лишь люди, обретшие право выбора и во имя этого права сознательно идущие на любые жертвы.
История эта читается как притча. Видимо, так оно и есть. Но в самом появлении такой притчи - великая закономерность.
«Социальная природа» в процессе своей эволюции как бы выработала принципиально новую структуру поведения, структуру, где вместо бесчисленных охранительных ритуалов, регламентирующих каждый шаг человека, ритуалов, которым человек обязан подчиняться, не рассуждая, действует один закон - обязанность осознанно жертвовать всем, вплоть до жизни, ради своего побратима.
Век «скифского» побратимства короток - он кончается вместе с эпохой классообразования, ибо, оформившись, классовые общества снова оказываются в состоянии взять на себя защитные функции человека. Но в побратимство с обществом, вверяя себя ему, вступает уже не слепо подчиняющийся ритуалу человек, а личность, осознавшая право выбора. Так развитие общества и личности отныне оказываются неразрывно и сложно взаимосвязаны.
К. Маркс писал: «Всякое развитие, независимо от его содержания, можно представить как ряд различных ступеней развития, связанных друг с другом таким образом, что одна является отрицанием другой... Ни в одной области не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования».
Диалектически взаимосвязанный путь развития личности и общества - особый, самостоятельный, предельно сложный раздел обществоведческих наук.
И будут еще рушиться «городские» империи под натиском кочевников, гореть города ремесленников и торговцев, поселения землепашцев. И руины некогда блистательных очагов искусств и ремесел заноситься песком и землей. Но уже со времен «скифского опыта» история человечества словно доказала своим потомкам, что существует лишь один путь магистрального развития человечества: переход к оседлости и комплексному хозяйству. Только такой способ хозяйствования может обеспечить появление и существование той социально-экономической структуры, в основе которой заложены неограниченные возможности развития общества. А следовательно, и личности. И поэтому человек всегда ищет человеческое в любом факте истории, чтобы, вглядевшись в него, как в магический кристалл, увидеть себя во весь рост. Вспомним прекрасные стихи Н. Тихонова:
...И в каждой капле спал
потоп,
Сквозь малый камень
прорастали горы,
И в прутике, раздавленном
ногою,
Шумели чернорукие
леса...
