Красноярску предопределено было стать одним из мощнейших индустриальных городов Сибири. Главные страницы его истории писались рукой рабочего класса. Сегодня город не просто насыщен, но, кажется, перенасыщен индустрией. Легче назвать отрасли, которые здесь не представлены, чем перечислить существующие.
Красноярск строит морские суда и комбайны, снабжает соседей электросталью, отправляет мостовые краны «Атоммашу». Его алюминиевый комплекс - среди наиболее мощных предприятий этого рода.
Город производит для тайги лесопогрузчики и перерабатывает ее богатства. Целлюлозно-бумажный комбинат каждый день дает школьникам по 900 тысяч тетрадей, выпускает бумагу, на которой печатаются газеты и книги не только в Сибири, но и в Средней Азии. Часть древесины Красноярск превращает в детали домов и мебель. Пройдя через его лесохимические предприятия, ствол дерева дает синтетический каучук, лекарства, вискозную ткань, шины для легковых автомобилей и самосвалов.
«Красмаш» стал крупнейшим в стране изготовителем холодильников: выпустил их больше 10 миллионов. В его цехах множество автоматических линий, манипуляторов, роботов. У «Бирюсы», которую за рубежом называют «Сноукэп», «снежная шапка», безупречная репутация.
«Сибтяжмаш», чей паровоз на вечной стоянке встречает пассажиров у вокзала, трудно начинал свою сибирскую биографию. Составы выгрузились в пустынном заречье. Люди жили в палатках, станки монтировали под навесами, греясь у костров. Потом построили первые цеха-бараки. В один из них в 1942 году пришел четырнадцатилетний подросток, назвался Ваней и попросился к станку. «Да ты не дотянешься до станка-то!» - «Я, дяденька, ящик подставлю».
Расспрашиваю Героя Социалистического Труда Ивана Ивановича Щалькова, как все было.
- Верно, ящики подставлял,- подтверждает он.- Сначала ставил даже два друг на друга. Сколотил подлиннее, чтобы, оступившись, не свалиться вбок. Получилось вроде помоста. А что будешь делать? Я и теперь не богатырь, тогда же вовсе ходил в маломерках.
До войны успел Шальков окончить четыре класса. Просился на фронт - не взяли, конечно. И на завод попал не сразу.
- Потом поопустело вокруг, мужиков раз, два - и обчелся. Приняли меня учеником токаря. Мастер толком ничего показать не успел, как и его на фронт. Ну, мы втроем стали один станочек самоуком осваивать.
Начинал Шальков в бараке, жил в углу другого барака. Работали... да сколько надо, столько и работали. За всю войну на другой берег, «в город», удалось попасть, может, раза три, может, пять, не больше. А ведь дорога не длинна: только через Енисей переправиться.
- Не пытались после войны продолжать образование?
- Нет, почему же? У меня уже двое пацанов было, старший в первый класс пошел, когда я нацелился в вечернюю. Верите, несколько раз от порога домой возвращался. Робел. Мне тридцать три, а я - в пятый класс. Ну, пересилил себя. Одолел школьную премудрость, даже грамоту похвальную дали. Так, думаю, чего же останавливаться на полдороге? И пять лет посвятил машиностроительному техникуму.
Шальков давно уже техник-технолог. Стать мастером может в любую минуту. Предлагали посты и повыше. Не хочет. Не лежит душа. Остался бригадиром инструментальщиков.
- Диплом и для моего дела хорош: чертежи, расчеты.
У него большие партийные нагрузки, наставничество, он народный депутат, занят и по профсоюзной линии. Общественных дел много, да ведь если отдаваться им с душой, честно, не для карьеры, от них ощущение, что ты, Шальков, нужен людям. И еще напоминание, что живешь не зря,- завод, который начинался для тебя с барака без крыши. А теперь...
- Даем мостовые краны и другое оборудование для нашей промышленности ну и еще двум десяткам государств. Не серийное даем, не стандартное. У нас, можно сказать, завод для «индивидуального пошива». Нужен кран, чтобы поднимал тысячу двести тонн,- сделаем. Выпускаем шагающие отвалообразователи - вот это машина! За краны для завода в Катовице получили польский орден. Теперь новая забота: помочь экскаваторному.
Экскаваторный... Сначала его прозвали «Сибирским Уралмашем». Теперь это Красноярский завод тяжелого машиностроения.
Был лет пять назад на его площадке. Добирался туда по старому Енисейскому тракту. С десяток километров еще чувствовали город, тянулись его вынесенные к окраинам заводы. А потом пошли увалы с березовыми рощицами. На лугу пасся табун, резвились жеребята.
- Всю деревню - в один дом,- вздохнул шофер.
О чем он? Оказывается, за холмом деревенька, табун, должно быть, оттуда. Там как раз и будут строить поселок экскаваторного. Дома, конечно,стоквартирные. В деревеньке же и полсотни дворов не наскребешь. Значит, всю - в один дом.
На площадке будущего завода увидел я котлованы, дороги-времянки, сдирающие землю бульдозеры, несущиеся куда-то самосвалы - картина, смысл которой вам мигом расшифруют, придерживая на ветру успевшую поистереться схему. Но честно признаюсь, что мне тогда не столь уж важно было знать, где именно разместят корпус вспомогательных цехов.
Экскаваторный, теперь Крастяжмаш... На дороге к нему тесно. А в стороне от нее - Солнечный. Так назван поселок завода. Пока он как остров: на всхолмлении светлая стена высоченных домов, сдвинутых, чтобы создать заслон степным ветрам. Пожалуй, иной блок мог бы принять не одну, а две деревни. В затишье, в «ветровой тени», размещают детские сады и школы. Разрастаясь, Солнечный превратится в новый городской район, и планируется он не меньше чем на сто тысяч жителей.
Вот и экскаваторный. Не заводская площадка, а уж завод. Его не столько строят, сколько собирают.
Сборными были фундаменты из железобетона. Металлические конструкции каркаса привезли с заводов готовыми, электросварщикам оставалось только соединить их. И стены не выкладывали из кирпича. Кирпич, как и доски, стали как бы запретными материалами.
Стены сооружали из железобетонных панелей, подогнанных по высоте цеха или из так называемого «сандвича» - пластин, где между двумя слоями гофрированного металла проложен утеплитель. Это готовые куски стен, даже окрашенные. Кран поднимает их к каркасу. Если не мешает ветер, пятьдесят квадратных метров «сандвича» навешивают и крепят за полчаса. А сколько ушло бы времени на выкладку такой площади из кирпича?
Наконец, крыши тоже делают не на верхотуре, их собирают на земле. Как это происходит?
Из стандартных металлических труб свинчивают опорную решетку, учитывая размеры крыши. Она движется по рельсам, ее время от времени тянут лебедкой от одного участка, или, как здесь говорят, поста, к другому. Постепенно к ней что-то добавляется, не сразу и заметишь, что именно. Но в конце конвейера - его длина метров триста - получается готовый кусок крыши с вентиляционными устройствами и электрическим оборудованием.
- Красиво смотрится, верно? - спросил бригадир Гудков, когда мы прошагали вдоль всего конвейера.- Подъедет кран, возьмет, поднимет, поставит. Монтажникам останется только подсоединить, подогнать. А представляете, как собирать такую махину при здешних ветрах на верхушке каркаса?
Присели. Я попросил бригадира рассказать о себе. Сразу поскучнел.
- Работаем... Да чего там!
Пробую заход с другой стороны:
- Виталий Сергеевич, вы, я слышал, альпинист?
- Ну, занимался.
Пауза. Долгая. Может, бригадир из тех, чей кругозор ограничен рабочей площадкой?
- Где же начинали?
- Здесь, на Столбах. Мальчишкой попал сюда из Донбасса. Полез. И прирос. К Столбам, вообще к Сибири. Ну а потом альпинизм.
Тяну из него хотя бы названия гор, на которые он поднимался. И слышу перечисление знаменитых вершин. Кавказ, Алтай, Памир. Он, оказывается, мастер спорта. Был бронзовым и серебряным призером. Участвовал в международных соревнованиях. Поднимался на Монблан, бывал в Австрии, ФРГ, Болгарии, ГДР. К тому же еще и горнолыжник.
- Но теперь все. Получил травму.
- В горах?
- Нет, здесь. Летел девять восемьдесят.
- Что, что?
- Ну, почти десять метров. Панелью сбило. Может, горы помогли, собрался в полете, успел перевернуться, чтобы нормально упасть. Отделался легким испугом.
- То есть?
- Ну, что, пять переломов было, мелкие такие. В общем, понял главное: рожденный ползать, даже по горам, летать не может. Стоило по шестидесяти вершинам лазить...
Бригадир бывал в командировках на Саяно-Шушенской ГЭС. Интересуюсь его мнением об одном руководителе.
- Бегает туда-сюда в штормовочке, каске. Шустрый такой. Беспокоится по крайней мере. Это уже чего-то стоит. Ненавижу чересчур спокойных, равнодушных.
Словно подменили бригадира. Разговаривает непринужденно, свободно. Он считает, что беда многих молодых - недоразвитое чувство ответственности.
- Спрашиваю: «Почему делаешь тяп-ляп? Неужели не противно?»- «Нет. А чо? А вон Петька-то...» Говорю: «За это «а вон...» я бы палец отрубал, которым ты на лодыря показываешь. Делай, чтобы другие о тебе сказали: «Глядите, вон как надо-то». Думаю, кстати, юмор в воспитании неплох. В отсутствии чувства юмора вижу ограниченность человека. Даже порок. У нас шутка - в помощниках. Наша крановщица заболела, прислали другую. Теперь не хочет от нас уходить. Почему? «Нравится у вас. Легко у вас идет, весело». А дни выпали как раз тяжелые. Дождище хлещет, грязь, а мы идем в два звена на обгон, перекурить некогда: давай, давай! Когда фронт работ обеспечен, у всех подъем. Начальство же, которое не дает работать планомерно и ровно, растлевает людей. Я вот был на коллегии министерства...
- По какому-нибудь делу?
- Ну, вручали подарок, автомашину. В связи с защитой рабочей диссертации. По нашему конвейерному способу сборки. Хотите взглянуть на цех?
Корпус вспомогательных цехов. Висит его характеристика. Площадь почти 14 гектаров. Перечислено, из чего и как сделан. И на разные лады повторяется слово «сборный», «сборное», «сборная». Даже окна и световые фонари для крыши со слоем, препятствующим образованию морозных узоров, вставлены готовыми. Итоговая цифра: коэффициент сборности 0. 91.
Бригадир показывает на потолок:
- Наша работа.
Черт-те на какой высоте собранные его бригадой блоки! Теперь понятно, почему их прозвали «паутинкой»: снизу, с земли, стальные переплетения труб кажутся такими тонкими, слабыми.
Я прошел по нескольким корпусам-гигантам. В некоторых устанавливали станки. В других часть действовала. В корпусе стальных машиностроительных конструкций уже изготовляют эти самые конструкции.
- Вот такие, например.
Экскаваторные ковши устрашающей массивности. Эти в отделке, другие уже черпают уголек на разрезе.
Красноярск дал Сибири первые экскаваторы, построенные на сибирской земле. До сих пор их везли с Урала и из-за Урала. Крастяжмаш рассчитан на выпуск не только карьерных экскаваторов самого совершенного типа, но и шагающих суперэкскаваторов, а также роторных комплексов.
На скоростной стройке не все удалось сделать так, как было задумано. Пуск части цехов задержался. Но завод живет, работает.
...В последний свой красноярский день побывал я на теплоходе «Красноярский рабочий», на котором когда-то две навигации ходил по Енисею. Нашел каюту, свою койку.
Теплоход отдан Детскому пароходству. У пароходства свой дом с учебными классами. Кроме «Красноярского рабочего», который был когда-то гордостью Енисея, еще два шестисотсильных теплохода. Флот солидный.
В пароходстве - полтысячи ребят. Речному делу их учат всерьез. Занимаются теорией судовождения, судомеханическим делом, радиотехникой. Делают все, что и взрослые речники. Водят теплоходы по Енисею в дальние рейсы. Название романа Жюля Верна здесь реальность: пятнадцатилетний капитан несет вахту на мостике. Конечно, рядом с ним опытный взрослый судоводитель.
Однажды в пароходство приехал очень большой начальник. Спросил ребят, что им особенно нравится в пароходстве.
- Все! - дружно раздалось в ответ.
- А что не нравится?
- Работа!
У начальника полезли вверх брови. Как это так?!
А очень просто. Ребят учат не только стоять на мостике или вязать «вслепую» любые морские узлы. Они моют палубу, чистят картошку, орудуют на камбузе, драят металлические части, убирают помещения, протирают детали ветошью, пропитанной смазочным маслом. Зато те, кто прошел такую школу, знают все стороны жизни речника. Тут профориентация точная. За две недели дальнего рейса основательно узнают и романтику дела, и тяжелый труд на реке. После этого либо идут в речное училище, либо ищут для себя другое занятие. Среди сегодняшних известных енисейских капитанов немало вчерашних ребят, которым, по их словам, нравилось все, кроме работы...
А я на прощание еще раз медленно обошел старый теплоход, испытывая щемящую грусть по ушедшим дням, когда в походе по Карскому морю лазил на мачту высматривать разводья во льдах, когда проводил бесконечные осенние ночи в рубке, слушая речные были и небывальщину.
