Красноярск, Минусинск, Ачинск. Где бы я ни услышал, где бы ни увидел эти названия, они заставляют встрепенуться, прислушаться, приглядеться. Встретив сибиряка далеко от Сибири, начинаю с вопроса, откуда он. Вдруг красноярец? Может, и ему милы берега Енисея?
Если два-три года не удается побывать в Сибири, ощущаю неполноту своего бытия. Сколько об этом написано и рассказано: тоска по родным местам. Мог бы, конечно, просто слетать в тот же Красноярск, побродить, повздыхать, потом на теплоход - и любуйся Енисеем. Нет, мне хочется вернуться хотя бы на время к той жизни, которая когда-то втянула в свой водоворот, увлекла, заворожила. И вот снова мотаюсь с места на место, расписывая дни по часам, боюсь пропустить что-то новое, интересное, будто я по-прежнему бродяга-изыскатель или молодой газетный репортер, которого кормят ноги да глаза...
Начав на изысканиях в Приамурье, перевелся я с Дальнего Востока в Красноярск. Местное отделение Географического общества создало геодезическую секцию для помощи новостройкам края. Их было тогда немного, еще не кончилась первая пятилетка, но все шло к тому, что скоро изыскателям дел будет по горло.
Мы занимали одну из башен здания, предназначенного для музея. Его построили в классических пропорциях древнего храма долины Нила.
Вот в нашу-то египетскую башню и вбежал однажды Вячеслав Петрович Косованов, председатель отделения. Он размахивал бланком телеграммы:
- Завтра, завтра же! Профиль! Вот!
Телеграмма сообщала о решении правительства начать изыскания Красноярской гидростанции. Предлагалось срочно определить поперечный профиль Енисея возле скалы Собакин Бык. Новость была оглушающей.
- Я говорил, я говорил...- Вячеслав Петрович в волнении набивал свой потертый портфель всем, что лежало на столе.- Мы писали, просили. И вот! Да, да, да! Побегу в редакцию. Радость, радость! А профиль - завтра же! Непременно! Собирайтесь! Да, да!
Он схватил незастегнутый портфель и как-то боком, вприпрыжку выскочил из нашей башни.
Вячеслава Петровича знал весь город. Ему было присвоено профессорское звание, как геологу и минералогу. Но кто-то очень верно сказал: «Косованов-то? Профессор Красноярского края».
Это был один из тех людей, которые не дают другим закисать. Как и Мартьянов в Минусинске, он своей самозабвенной увлеченностью, полным бескорыстием вызывал насмешки самодовольных мещан. Пришла народная власть, но мещане остались. Помню разговоры о Косованове:
- Профессор, а пальтецо на рыбьем меху. И суетится, как мальчишка-комсомолец.
Лишь впоследствии я узнал, что Вячеслав Петрович еще до революции открыл немало залежей полезных ископаемых, в том числе Иршинское угольное месторождение, теперь там восточное крыло КАТЭКа. А мы-то, молодые индюки, думали, что он - кабинетный ученый, не чета нам, изыскателям!
Вместе с крупными инженерами Родевичем и Рудницким, знатоками Енисея, Косованов «пробивал» в правительстве проект решения о начале гидростроительства на сибирских реках. В газетах печатались его статьи о том, что Ангаро-Енисейский комплекс может стать энергетическим центром мирового значения.
И вот настал день величайшего торжества нашего Вячеслава Петровича.
У меня хранится любительский снимок первых изыскательских работ на месте нынешней гигантской гидростанции. Это было 23 апреля 1931 года. Мы только что закончили промеры первого профиля и сидим возле нивелира на небольшом островке.
На другой день газета «Красноярский рабочий» напечатала жирным шрифтом заметку о начале изысканий на Енисее. Над заметкой художник нарисовал фантастическую плотину.
Как же взволновался город!
Та далекая весна вспоминается мне бурной, стремительной, тревожной. С берегов Енисея и его притоков не успели вывезти часть заготовленного леса. Паводок мог унести его в океан. Была объявлена ударная пятидневка. Бывшие красные партизаны пошли в тайгу с лозунгом: «Осилили белые банды, осилим и лес!»
Хлесткие «шапки» призывали со страниц газет: «Не сдавать темпов!», «Не дадим классовому врагу проникнуть в нашу среду!», «Разгромим гнездо оппортунистов!», «Изгнать из рабочих клубов мещанскую халтуру романсов и танцулек, рабочему нужна симфония побеждающего социализма!»
Не все было разумно, но все бурлило, кипело, жажда действия обуревала молодых и старых. Когда город узнал о начале изысканий на Енисее, телефон у нас не умолкал ни на минуту: предлагали помощь, спрашивали, не нужны ли люди на любую работу, пусть самую тяжелую, и никто не поинтересовался, сколько будут платить на изысканиях.
Наша геодезическая секция объявила себя ударным коллективом, обязавшись за три месяца закончить рекогносцировочную съемку района будущей гидростанции. Всю весну и лето составляли планы берегов, вычерчивали профили дна, измеряли скорости течения, испытывали прочность береговых скал, на которые должна была опереться плотина.
Однако до стройки было далеко. На горизонт наплывали тучи: внушала сомнение геология. Срочно приехал из Ленинграда инженер Рудницкий, коренастый, быстрый, носился на катере от берега к берегу, фыркал, ругался. Особенно был недоволен вялостью геологов, вручную буривших скважины:
- Все равно что иголкой копать могилу! Безобразие!
Самое печальное: геологоразведчики не могли найти в крае крупных залежей бокситов, нужных для получения алюминия. Большой алюминиевый завод должен был стать главным потребителем энергии Енисея. Без него возводить гидроэлектростанцию пока не имело смысла.
Стройку под Красноярском отложили, но произвели рекогносцировку в Саянах - примерно там, где сегодня Саяно-Шушенская ГЭС - и ниже впадения в Енисей Ангары. Это место намечается теперь для строительства Средне-Енисейской гидростанции. Далеко же сумели заглянуть в будущее люди тридцатых годов, мечтатели и энтузиасты!
Мне посчастливилось поработать там и там. Возле устья Ангары бродил в снегах до новогодней стужи. Потом пять суток тащился в Красноярск по тракту с обозом и, чтобы согреться в легком полушубке, половину пути трусил, держась за оглоблю, рядом с заиндевелой лошадью.
Вернулся - дня отдохнуть не дали: немедленно обрабатывать результаты изысканий. Так и пошло-поехало: съемка поля для аэродрома, дорога на стеклозавод, разведка площадки для цементного завода. А Косованов носился возбужденный: приехала комиссия выбирать место для Красмаша, Красноярского машиностроительного завода.
В Новосибирске летом 1932 года созвали выездную сессию Академии наук СССР. Обсуждалось будущее Сибири.
Академик Бардин говорил об Урало-Кузнецкой проблеме, Губкин - об ископаемых богатствах. Выступил академик Кржижановский:
- Когда мы с Лениным были в минусинской ссылке, крестьяне спрашивали меня, как инженера, когда сибирские реки будут поставлены на службу человека? Что я тогда мог им сказать?.. Сейчас крестьянам, которые помнят меня по ссылке, я могу заявить: недалек тот день, когда мощные сибирские реки станут источниками могучей электроэнергии, преобразующей лицо Сибири.
Строительная горячка, казалось, охватила всю Сибирь. Замах не всегда был хорошо рассчитан, не хватало сил, не хватало людей: о безработице быстро забыли, биржи труда закрывались.
Со страниц газет не сходило слово «Турксиб». Оно расшифровывалось как Туркестано-Сибирская железная дорога. Туркестаном прежде называли Среднюю Азию.
Об этой крупнейшей стройке, начатой в 1927 году, распевали песни, писали повести. Илья Ильф и Евгений Петров, остро чувствовавшие современность авторы популярного романа «Золотой теленок», отправили на Турксиб его героев.
Железнодорожная колея давно связывала Новосибирск с Алтаем, с Семипалатинском. Рельсы Турксиба укладывались дальше, между Семипалатинском и Алма-Атой.
В 1932 году по новой дороге открылось движение. Паровозные гудки раздавались там, где прежде пролегали лишь древние караванные тропы и пути кочевий.
Полторы тысячи километров Турксиба надежно связали давно нуждавшиеся во взаимном товарообмене Среднюю Азию и Сибирь, оживили дремотную окраину Казахстана.
Люди со всей страны ехали строить Магнитогорский и Кузнецкий комбинаты. Идея этой первой комплексной программы была простой и захватывающей. На Урале железная руда, в Сибири - коксующиеся угли. Их надо породнить! Построить на двух концах транспортного моста - а он существовал, это был железнодорожный путь - металлургические гиганты. На запад пойдет сибирский уголь, на восток - уральская руда, составы будут загружены в обоих направлениях.
История, народная память отдали предпочтение Магнитогорску, знаменитой Магнитке, которую ставят в ряд с Днепрогэсом. Но насколько справедливо оказался при этом несколько в тени Кузнецкий комбинат?
Оба гиганта рождались в муках. Люди тесно жили в бараках, недоедали, недосыпали, обмораживались в плохонькой одежонке. На площадке Кузнецкого комбината строили ночами при свете костров. Землю долбили ломами, копали лопатами, бетон иногда укутывали от морозов даже матрацами из общежитий.
О том, как возводили комбинат, Маяковский подробно узнал от своего знакомого, участника гражданской войны Иулиана Петровича Хренова. Взволнованный поэт написал стихи: «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка». Помните, в проливной дождь рабочие лежат под старой телегой и мечтают о том, что «через четыре года здесь будет город-сад».
В этих же стихах крылатые строки: «Я знаю - город будет, я знаю - саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!»
Кузнецкий гигант построили меньше чем за два года. Первую плавку чугуна от первой кузнецкой стали отделили всего пять с половиной месяцев, сталь от проката - полтора. Кузнецкий комбинат начал действовать почти одновременно с Магнитогорским.
В Красноярске на пустынном правом берегу Енисея разрыли плотную гальку притоптанной, наезженной старой дороги, установили столб: «23 июня 1933 года здесь пересечен тракт - Великий сибирский каторжный путь». Я был тогда начальником изыскательской партии, занятой в этих местах съемкой площадки для Красмаша. В месте пересечения тракта заложили его первый корпус.
Два года спустя он встал над трактом. Памятную доску перенесли на его стену.
А на Енисее за Полярным кругом уже действовал город-порт Игарка.
Начало освоению низовьев реки было положено еще при жизни Ленина Карскими экспедициями, за снаряжением и работой которых Владимир Ильич внимательно следил. Позднее, в 1929 году, пароход «Полярный» высадил на берег безвестной енисейской протоки первую партию строителей: начало как у Комсомольска-на-Амуре. Лесопильные заводы Игарки готовили сибирскую древесину для строек и на экспорт. По Енисею за ней поднимались из Карского моря иностранные корабли.
Слава об Игарке разнеслась по свету. Алексей Максимович Горький посоветовал ребятам заполярного города написать книгу «Мы из Игарки». Книга вышла в 1938 году, список ее авторов занял две страницы.
В эту пору я носился по краю уже с блокнотом журналиста. Летал в ледовые разведки с полярными летчиками. Участвовал в Пясинском походе, когда флотилия обыкновенных речных судов вышла во льды Карского моря, обогнула часть Таймыра и по реке Пясине поднялась к тем местам, где без грузов задыхался молодой Норильск. Ходил на «дикие» реки, Подкаменную и Нижнюю Тунгуски. Объехал юг края.
Но не о тех местах мой дальнейший рассказ. Шушенское, Минусинск, Красноярск, Ачинск... Маршрут Ленина, годы 1897 - 1900-й.
Что можно увидеть на этом маршруте сегодня, когда до начала 21 века лишь полтора десятка лет?
