Впервые имя Арсения Владимировича Шнитникова я услышал на совещании очеркистов в Петрозаводске, куда попал, воспользовавшись приглашением журнала «Север».
В Петрозаводске собрались журналисты, пишущие о Севере. Это был разговор о хозяйстве Севера, нуждах Севера, экономике Севера, людях Севера. О сегодняшнем и завтрашнем его дне. О его истории. О его перспективах, их плюсах и их минусах. Перед участниками совещания выступали администраторы, инженеры, экономисты и ученые. В последний день разговор зашел о проекте переброски вод северных рек в Волгу и Каспий, вызвавшем серьезное беспокойство специалистов.
Проект был не нов. В его основе лежало соображение, подсказанное, так сказать, здравым смыслом: на Севере воды много, а на юге - мало. Следовательно, северные воды надо повернуть на юг. Предлагались разные варианты: повернуть Печору в Каму, направить на юг воды Северной Двины... От них отказались. Печорский вариант оказался слишком дорогостоящим, к тому же на Печоре осталось последнее большое «стадо» семги, а Двина к тому времени была уже не столь многоводна, как раньше. Поэтому возник другой проект: перебрасывать в Волгу воды из верховьев реки Онеги, из Онежского озера и, частично, из Ладожского. По расчетам выходило, что уровень озер понизится всего лишь на полтора-два, максимум на три метра.
Но вот что разъяснили специалисты-озероведы.
Почти все нерестилища находятся в зоне полутора-двух метров от поверхности водоема. Если уровень озер понизится даже только на полметра, нерестилища погибнут, а вместе с ними начнут быстро сокращаться рыбные запасы. Сократится общее зеркало озер. Обсохнут и исчезнут основные рыбьи пастбища. Но это лишь первый результат. В природе все взаимосвязано. Понижение уровня основных водоемов на два метра неизбежно вызовет падение уровня грунтовых вод почти на метр. Северные леса состоят из влаголюбивых пород, и падение уровня грунтовых вод на обширной территории Севера вызовет массовую гибель лесов и развитие на всей этой площади болотистых тундр. Исчезнет естественный заслон от полярных ветров, холодов, туманов, и массы арктического холодного воздуха беспрепятственно будут вторгаться на юг.
Впрочем, и этот результат - не самое страшное следствие проекта.
Настоящая опасность заключается в том, что своими действиями человек нарушит установившееся за миллионы лет «дыхание» природы. Переброшенные на юг воды не помогут и не могут помочь мелеющему Каспию. Каспий вовсе не гибнет. Как всякий внутренний водоем, он живет в ритме многовековых пульсаций. Об этом свидетельствуют развалины городов, которые открывает сейчас нам его отступление от берега, остатки древних могильников, найденные археологами на обнажающемся дне. Жизнь биологических организмов заключается в обмене веществ; жизнь водоемов проявляется в их ритмической пульсации. Одной из самых главных частей биосферы Земли является ее гидросфера, которой управляют самые разнообразные ритмы. Миллионы лет отлаживался этот сложнейший механизм, создавая свое динамическое равновесие, при котором учтена каждая капля влаги, где бы она ни находилась: в атмосфере, в Мировом океане, в реках или озерах, в торфяной губке болот, в капиллярах растений или в толще земли.
Сейчас северное полушарие нашей планеты миновало фазу обильной увлажненности, продолжавшуюся несколько сот лет. Теперь уже более столетия мы втягиваемся в фазу иссушения. Продолжительность ее - более тысячи лет, а мы находимся в самом ее начале. Вот почему всякое нарушение сложившегося равновесия, ускорение этого процесса для наших внутренних пресноводных водоемов может в течение одного-двух десятков лет обернуться катастрофой. А гибель пресноводных водоемов - гибель всего живого...
Вряд ли, кроме меня, в зале был еще один человек, который слушал все это с таким напряженным вниманием. Для всех была важна суть проекта и возможная опасность его воплощения. Для меня откровением прозвучала «механика» биосферы и ее зависимость от циркуляции и ритмов гидросферы. Все то, что в предшествующие годы собиралось, складывалось, сравнивалось и постигалось, представало теперь полным смысла и значения. Получали объяснение регрессивные уровни переславских торфяников, голоценовые террасы Плещеева озера, наблюдения Павла Алеппского, о котором я писал выше, данные писцовых книг, затопленные кварталы античных городов, морские террасы на Кольском полуострове, по которым бродили отбившиеся от стада олени. Интуитивно я чувствовал, что весь этот мир, такой неподвижный, основательный, вечный, на самом деле колышется, пульсирует, дышит, и вот этот его пульс и есть то главное, что мы должны услышать и понять.
Мысль эта была растущим предчувствием, что в своих исследованиях человек наконец-то приближается к осознанию гармоничности мира, который можно сравнить с огромным слаженным оркестром, где из партий отдельных инструментов, часто малопонятных, не всегда, может быть, благозвучных для нашего уха, рождается чистое, наполненное страстью и мыслью произведение...
В выступлениях на совещании несколько раз упоминалось имя А. В. Шнитникова - доктора географических наук, профессора, почетного члена Географического общества СССР. Много лет назад Шнитников высказал предположение, которое прошло проверку временем, породило множество исследований и стало теорией.
С этой теорией, на мой взгляд, должен хотя бы в самых общих чертах быть знаком каждый современный человек.
Это учение об основном, или ведущем, ритме биосферы.
Знание прошлого позволяло предугадать будущее, при этом не отдаленное, а достаточно близкое, охватимое протяженностью человеческой жизни. Как мне рассказали в Петрозаводске, прогнозами А. В. Шнитникова с успехом пользовались в Средней Азии при проектировании водохранилищ и гидроэлектростанций, оценке поведения ледников и многого другого, без чего нельзя планировать завтрашний день.
Из Петрозаводска я ехал в Ленинград к Шнитникову, сожалея, что не взял ни графиков, ни чертежей, ни фотографий, ни хотя бы оттисков научных статей, в которых нащупывал подход к тому, что - оказывается! - давно уже было открыто и даже применялось на практике.
Знакомство с А. В. Шнитниковым я рассматриваю как нечаянный подарок судьбы. Огромная эрудиция, хранившая в памяти множество фактов, наблюдений, гипотез современных и прежних исследователей, приоткрывалась перед собеседником ровно настолько, чтобы подтолкнуть мысль, подсказать возможное решение проблемы, но ни в коем случае не дать почувствовать даже малейшее превосходство. Излагая свою точку зрения, он каждый раз как бы внутренне извинялся, встречая непонимание или несогласие собеседника. Во всем этом и заключалась высокая внутренняя культура истинного ученого, которую не так часто можно встретить в людях.
География долгое время считалась наукой описательной в соответствии с переводом термина. Она возникла из периплов древних мореходцев, предвосхищавших современные лоции; из исторических сочинений древних греков, посвященных обычаям, нравам, образу жизни и быту различных народов; из «путеводителей» по различным областям древнего мира с подробными описаниями наиболее примечательных объектов, классическим примером которых служит «Описание Эллады» Павсания. Таково было начало. В средние века география в своем развитии уже искала опору в математике и астрономии: жизнь требовала не только словесных рассказов о той или иной местности, но точных расстояний и обобщенного представления о Земле в целом. Так появились картография и геодезия.
Вместе с развитием науки множились и ветвились области географических знаний, переплетаясь с физикой, химией, биологией, создавая новые направления наук, все чаще становясь основой планирования народного хозяйства и экономики страны. Открытие и описание поверхности земного шара явилось лишь прелюдией к познанию законов, управляющих биосферой, к сохранению и использованию природной среды, планированию хозяйства и составлению достаточно точных и обоснованных прогнозов. Развитие экономики и сама научно-техническая революция, совершающаяся на наших глазах, требовали от каждого ученого, от любой отрасли науки, условно говоря, «выхода»: умения видеть за общетеоретическими вопросами возможность практического применения накопленных знаний. Вот почему от ученых ждали действий быстрых, решительных, способных в течение пяти лет перестроить существующую картину природы, напоить влагой пустыни, поднять плодородие почвы, создать рукотворные моря на месте лугов и полей...
Но будущее постигается не на срезе сегодняшнего дня. Понять, предугадать и объяснить будущее можно, только зная прошлое.
А. В. Шнитников начинал не с прошлого. К прошлому он пришел, исследуя актуальные проблемы водных ресурсов Средней Азии, Западной Сибири и Северного Казахстана. В руках его, кроме собственных наблюдений, был огромный материал предшественников, накопившийся за два с половиной столетия, - отчеты, записки, рисунки, карты. Сравнивая их, исследователь часто заходил в тупик: на старых картах, на тех местах, где теперь расстилалась степь, были показаны реки и речки, огромные озера, обширные болота с протоками. Ошибка? Но каждый раз на таком месте ученый действительно обнаруживал следы ранее существовавшего здесь озера, остатки речных русел, глинистые такыры на местах озер, сухие кочкарники на месте болот.
И тогда он заметил, что, рассматривая такие карты в хронологической последовательности, можно видеть, как эти загадочные водоемы постепенно уменьшаются в размерах и наконец исчезают. На память пришли сходные факты: пересохшее русло Узбоя, по которому в средние века плавали суда из Амударьи в Каспийское море, непонятное поведение Аральского моря и Балхаша на древних картах и в описаниях путешественников, где они то существуют, то отсутствуют, постепенное отступление Каспия от Гурьева, построенного на его берегу, а теперь оказавшегося чуть ли не за семьдесят километров от моря... Было и другое. Известный писатель и администратор 18 века П. И. Рычков, оставивший описание Оренбургского края, умер в уверенности, что на горах Южного Урала лежат «вечные» снега, не стаивающие во время лета. Сейчас они стаивают ранней весной. Но ведь и переход А. В. Суворова с армией в конце 18 века через Сен-Готардский перевал в Альпах был предельно труден, потребовал много человеческих жертв, тогда как теперь там проходит благоустроенное шоссе, а снега летом нет и в помине.
Кстати сказать, так было тоже не раз. Трудности, сопровождавшие героический поход Суворова при переходе через заснеженные Альпы, испытал в октябре 218 года до нашей эры Ганнибал, а уже два столетия спустя через эти перевалы были проложены прекрасные римские дороги...
Похоже, что горные оледенения оказывались тоже непостоянными. Ледники то опускались в долины, погребая подо льдом и снегом перевалы, поля, разрушая деревни, то отступали вверх, освобождая занятую территорию и оставляя конечные морены, повторяющие в миниатюре морены великих оледенений. Гляциологи уже давно обратили на них внимание и сосчитали: морен оказалось восемь - в Альпах, на Кавказе, Памире, Алтае, Тянь-Шане, в Кордильерах и Гималаях...
Так начался долгий сбор материала. Гипотезы не было. Было предположение, что на биосферу Земли влияют какие-то неизвестные силы, проявляющиеся периодически. Подобно тому как я по крупицам собирал и пытался понять факты, касавшиеся окрестностей Плещеева озера, А. В. Шнитников собирал сведения, относящиеся ко всему земному шару, свидетельствующие о «нестабильности» окружающей нас среды. От фактов требовалась достоверность и, по возможности, точная датировка.
Все оказывалось важным: свидетельства средневековых хроник о доступности горных проходов, о наступлениях ледников, появлении льдов в Северной Атлантике, периодичности землетрясений, об урожайных и засушливых годах, лесных пожарах, эпидемиях. Ученый сверялся с очертаниями берегов на средневековых картах, выписывал у древних авторов сведения о колебаниях уровня моря, хрестоматийным примером которых стала история храма Сераписа возле итальянского местечка Поццуоли, когда-то римского курорта Байи. Построенный во втором веке до нашей эры, храм стоял на шесть метров выше уровня моря. К десятому веку нашей эры он был до половины погружен в воду, а в шестнадцатом оказался поднят над водой на семь метров! Теперь его колонны снова стоят в воде.
Фактов оказалось много. На свое место легли легенды о «великих потопах», записанные почти у всех народов, наблюдения над свайными поселениями и затопленными стоянками древнего человека, многослойность «пограничных горизонтов» в торфяниках. Все это были звенья одной цепи. Чем точнее можно было датировать событие, тем чаще однородные факты оказывались одновременными, хотя и происходили они на разных концах Азии, Европы и Америки.
Одновременно сползали с гор ледники, сокрушая отмеченные на картах или в преданиях леса, деревни, церкви, погребая пашни, дороги, перевалы. В это время на равнинах и в горах поднимался уровень озер, затапливались поймы и берега, поднимался уровень внутренних морей, Каспийского и Аральского, наступавших на стены прибрежных городов, выгонявших из нор животных и змей, от которых людям приходилось спасаться, как и от волн. Растрескавшиеся впадины пересыхающих озер наполнялись водой, степи шумели сочными травами, по Узбою в Каспий стекали излишние воды Амударьи. Жители гор спускались в предгорья, а понизившийся уровень Мирового океана открыл для человека очередную плоскость морской террасы. И в это же время в лесной зоне торфяники наполнялись влагой, выросший было на них лес погибал, и мягкий моховой торф обволакивал пни и остатки трухлявых стволов.
Так продолжалось недолго, двести - триста лет.
Перемена наступала незаметно. Она начинала ощущаться много позже того, как невидимый маятник достигал определенного ему предела и начинал с усилием продираться назад сквозь вязкое, тормозящее его ход пространство времени. Переход к противоположному состоянию совершался долго, достигая порой тысячи с лишним лет. Он походил на планомерное, медленное наступление невидимых армий, выпивавших степные речки, озера, чуть ли не вдвое сокращавших обширные водоемы. -Понижался уровень грунтовых вод, иссушались материки, и горные ледники поднимались вверх, к бесплодным каменистым вершинам. Горели леса, дымились подсыхающие торфяники, пересыхали степи, и животные откочевывали к северу, к лесам и остаткам воды, к болотам и озерам, собирались в долинах больших рек.
Если период материковых трансгрессий был короток, энергичен и катастрофичен, на морях бушевали штормы, гигантские приливные волны обрушивались на берега, «всемирные потопы» погребали под слоями ила города, сверкающие глетчеры обрушивались в долины хаосом ледяных глыб и оползнями,- то засушливая фаза подкрадывалась исподволь. Она обманывала временным увеличением дождливых дней, порою общим похолоданием, туманами. А между тем год от году иссякали источники, и земля, принимавшая всезатопляющий ливень, оказывалась вскоре сухой, растресканной и обнаженной.
Мои наблюдения в окрестностях Плещеева озера полностью укладывались в эту последовательность. Совпадали даты. Каждый цикл, как установил А. В. Шнитников, повторялся с периодичностью 1800-1900 лет. Следы этой ритмичности в толщах скандинавских и европейских торфяников обнаружили многие исследователи, в том числе и Е. Гранлунд, когда-то первым усомнившийся в существовании одного «пограничного горизонта» и насчитавший шесть «поверхностей обратного развития». Становились понятными и внезапные миграции народов. Движения степных племен, их нападения на центры древних цивилизаций и - попутно - вторжения в лесную зону объяснялись иссыханием степей на юге. Наоборот, движение народов, вторгавшихся с морских побережий в глубь материков, происходило в результате повышения уровня Мирового океана, показывающего, как в случае с храмом Сераписа, довольно внушительные колебания уровня моря - в общей сложности до тринадцати метров! Конечно, то был исключительный случай, но достаточно серьезные колебания береговых линий происходят и сейчас...
Обратная зависимость явлений подсказывала, где искать источник избыточной влаги.
Во время трансгрессивных материковых фаз океан регрессировал. Но когда на суше наступал засушливый период, мало-помалу океан снова наполнялся, вторгался на оставленную было территорию, смывая постройки людей, забывших, что Посейдон только на время дал им пользоваться этой площадкой для игр. Механика процесса оказывалась несложной: огромные массы воды сравнительно быстро черпались из океана, выливались на сушу, а затем долго стекали обратно. Потом все повторялось сначала. Каждый цикл мог быть короче или длиннее на пятьдесят или сто лет,- серьезной роли это не играло. Отклонения могли быть кажущимися, в результате ошибок радиоуглеродных датировок, погрешности самих образцов, приблизительности определения времени событий, содержащихся в легендах и преданиях. Наконец, следовало учитывать возможность отклонений в «часовом механизме» самой Первопричины, вызывающей такую последовательность.
Чтобы найти эту Первопричину, приходилось идти путем исключений. Огромные количества энергии, способной перемещать невообразимые массы воды, постоянно перекачивающей их из океана на сушу, предполагали действия каких-то титанических сил. Похоже было, что такие ритмические колебания являются одной из форм существования биосферы, бросая ее из одной крайности в другую. Эти колебания стимулировали поступательный процесс эволюции биосферы. А если все это так, то вряд ли источник подобных сил можно надеяться найти на нашей планете.
