Меню сайта
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Статьи » Археология

5
 Существует ли предопределенность? Иногда мне кажется, что будущее приоткрывается нам, но, уверенные в невозможности его совмещения с настоящим - не в общих закономерностях, а в деталях, сугубо личных,- мы его не узнаем, и только много времени спустя с удивлением обнаруживаем, что будущее, ставшее настоящим, уже давно сопровождает нас по виткам жизни. 

 Над моим письменным столом висит маленький этюд Сергея Чехова: низкие сплошные облака, рыжеватые оттенки осенней, начавшей вянуть травы и уходящие к далеким, синеющим лесам лилово-коричневые пространства торфяных разработок Берендеева болота. Этюд был написан во время нашего путешествия по Владимиро-Суздальской Руси, задолго до того, как я поднял свой первый неолитический черепок. И как раз на этих самых торфяных полях было найдено поселение берендеевцев, развернувшее мою жизнь в совершенно новом направлении. 

 Примерно так произошло и с Ивановским болотом. Подобно Берендеевскому болоту, Плещееву озеру и озеру Неро, оно входило в цепь обширных мелководных водоемов, возникших в последнее межледниковье, пережило валдайское оледенение и с началом потепления в голоцене начало быстро зарастать. Остатки древнего озера, сохранившиеся возле села Ивановского, двадцать лет назад были спущены в реку Нерль Клязьминскую, протекающую через торфяник, и с этого момента начинается его новая история - уже как обширных торфяных разработок. 

 На Ивановское торфопредприятие я попал в первое лето переславских разведок. За год или два до того директор торфоразработок В. М. Корольков, страстный охотник и краевед, обнаружил на одном из островов-суходолов остатки неолитической стоянки. На этом месте я собрал довольно много черепков с ямочно-гребенчатым орнаментом, кое-какие кремневые орудия, обломки костяных орудий и кости животных. Большая часть стоянки оказалась разрушена магистральным каналом. Несколько лет спустя небольшие раскопки на этом месте вела И. К. Цветкова. 

 Снова на Ивановское болото я приехал через девять лет, уже после открытия берендеевского поселения, когда вместе с палеоботаниками, изучавшими переславские торфяники, мы осматривали места возможных новых находок. 

 Пока палеоботаники замеривали и описывали слои, вырезали образцы для пыльцевого анализа, к нам подошел один из рабочих. Полюбопытствовав, что мы здесь делаем, и повертев в руках черепки, он сообщил, что такие вещи ему случалось находить не раз, и не только здесь, но и в нескольких километрах отсюда, на другом таком же суходоле, вокруг которого еще только расчищают торфяную залежь. 

 Туда мы и отправились. 

 Подобно прежним, суходол этот был невысок, но оказался не глинистым, а песчаным. Он был завален деревьями, грудами выкорчеванных и стащенных сюда пней, и по его краю шла свежая валовая канава, выводящая воду в Нерль Клязьминскую, которая протекала рядом. 

 На этот сухой островок, так близко расположенный у реки, человек приходил в древности неоднократно. Экскаватор, прокладывающий канаву, и бульдозер, корчевавший пни, изрядно взрыли его поверхность. Карабкаясь по отвалам, забираясь в ямы, я собирал валяющиеся вокруг черепки без особого энтузиазма. Таких мест много, но для археолога они мало привлекательны. Берендеевские черепки здесь были перемешаны с ямочно-гребенчатыми, с ложнотекстильной керамикой, с керамикой типа Рождественской стоянки, и все это в слое песка не более тридцати - сорока сантиметров толщиной: глубже шел чистый озерный песок. 

 Раскопки представлялись бесполезными, а о том, что само наличие определенных археологических комплексов может служить признаком последовательности колебаний уровней водоемов, тогда я еще не догадывался. 

 Приближался полдень, солнце пекло все жарче. От испарений, идущих из влажного торфа, начинала болеть голова. Палеоботаники, бросив беглый взгляд на канаву и суходол, уже собирались уходить, когда что-то заставило меня задержаться. Подобно собаке, вынюхивающей затаившиеся под землей и невидимые глазу трюфели, я снова и снова обходил бугорок суходола, карабкался по стенкам канавы и, наконец, вышел по ней к южному берегу бывшего острова. Восточную часть суходола канава разрезала напрямую. Здесь же, огибая древний остров, она резко поворачивала к западу. Берег был довольно крутым. Так получалось, что северная стенка канавы оказалась песчаной, а южная, вплоть до самого дна,- торфяной: канава прошла как раз по границе суши и торфа. 

 Рассматривая торфяную стенку, я заметил торчащие в ней черепки, причем на разной глубине. 

 Черепки всё и решили. Не слушая протесты палеоботаников, я принялся зачищать эту стенку. С первыми ударами лопаты произошло чудо. Черный, однородный, подсыхающий торф, отваливаясь, обнажал разноцветные слои, складывающие всю его толщу. 

 Красноватые, желтые, зеленовато-коричневые, они перемежались то более светлыми, то более темными прослойками. Но проходило несколько минут, и прямо на глазах слоистый разрез темнел, чернел, окисляясь на свежем летнем воздухе, приобретая тот нейтральный шоколадно-черный цвет, каким я привык видеть торф на разработках. В коричнево-бурой гамме терялись тонкие, но явственно видные прослойки разложившегося торфа, в которых оказывались черепки. 

 Об отъезде не могло быть и речи. Приготовив на скорую руку и съев обед, вооружившись ножом и совком, мы до вечера счищали слои торфа, срезая сверху по миллиметру, заворачивая отдельно каждый черепок, отмечая с точностью до сантиметра глубину его залегания, описывая и замеряя слои и вырезая образцы для пыльцевого и радиоуглеродного анализов. 

 То была удача, о которой можно было только мечтать, и связана она была непосредственно с вопросом о «пограничном горизонте». 

 Споры вокруг проблемы «пограничного горизонта» - слоя сильно разложившегося торфа - объясняются его неодинаковостью на разных торфяниках. В одном случае «пограничный горизонт» может заключать в себе один, два и даже три слоя пней, свидетельствующих каждый об очередном осушении торфяника, когда на нем вырастал лес; в другом случае пней вообще может не быть, а один «пограничный горизонт» оказывается разбит на несколько, перемежаемых слоями неразложившегося торфа, свидетельствующего об эпохах обводнений болота и гибели предшествующего леса. В таком случае перед исследователем на разрезе торфяника открывается картина регрессивных и трансгрессивных состояний, где слои разложившегося торфа будут указывать на очередное осушение болота.

 В 1932 году Е. Гранлунд, известный болотовед, выделил в Швеции пять таких прослоек, назвав их «регрессивными уровнями» или «поверхностями обратного развития», поскольку они отмечают время, когда происходит не нарастание торфа, а его разложение и разрушение. Но каждый раз на таком черном слое лежал светлый торф, нижний слой которого отмечал момент, когда болото было снова заполнено водой и все процессы торфообразования возобновлялись. 

 Разница в возрасте между черным слоем и перекрывавшим его светлым на разных торфяниках колебалась в зависимости от местных условий. Точно датировать можно было только начало новой трансгрессивной фазы и очередного накопления торфа. Но все равно нигде этот разрыв не был меньше шестисот лет, достигая в отдельных случаях тысячи двухсот лет. 

 Работы Е. Гранлунда послужили толчком к возникновению нового взгляда на процесс образования торфяников и их хронологию. Первыми это наблюдение оценили археологи, работавшие на торфяных стоянках Дании, Швеции, Англии и Германии. Они обнаружили, что именно с этими регрессивными уровнями по большей части и связаны слои археологических памятников. 

 Подобный подход к изучению торфяников у нас не получил широкого распространения. И не потому только, что болотоведы и палеоботаники обычно работали в отрыве от археологов. Согласно установившейся у нас традиции, палеоботаники предпочитали иметь дело с болотами «верхового» типа, которые питаются за счет грунтовых вод и подземных источников, в противоположность болотам «низинного» типа, вроде Берендеевского и Ивановского, образовавшихся на месте древних водоемов. Как ни покажется странным, болота первого типа меньше зависят от атмосферных осадков, чем болота второго типа, разделяющие одну участь с реками и озерами, чей уровень определяется обилием выпадающих дождей, снегопадами и расходом весенних паводков, целиком остающихся в котловинах торфяников «верхового» типа. 

 Была и еще одна, так сказать, субъективная причина. Изучая большие разрезы на болотах «низинного» типа, палеоботаники могли хорошо видеть «пограничный горизонт», отмеченный пнями, но не замечали тонкие, всего два-три сантиметра толщиной, слои регрессивных уровней, теряющиеся на общем темном фоне торфяной залежи. 

 Насколько существенно оказывалось последнее обстоятельство, я мог наблюдать в тот день, когда разбирал и описывал разрез у стоянки, получившей тогда же название Ивановская 3. Если бы не черепки и свежий срез, на котором тонкие прослойки регрессивных уровней проступали достаточно отчетливо, иной раз я и сам мог бы усомниться в их существовании. Но они были замерены, описаны, и последующий анализ в лаборатории подтвердил, что мы действительно имеем дело с разновидностью «пограничного горизонта». 

 Самым интересным открытием в тот день нам казался факт, что археологические комплексы, перемешанные на суходоле, здесь были разделены прослойками чистого, без находок, торфа. На самом дне, под слоем песка, лежали остатки мезолитической стоянки, соответствующей по времени самой древней регрессии Плещеева озера и мезолитическому комплексу Берендеева болота. Выше,залегали берендеевские черепки. Здесь они оказались старше самого Берендеевского поселения почти на пятьсот лет. Еще выше находились черепки типа Рождественской стоянки, а над ними - обломки горшков с ложнотекстильным орнаментом. 

 Человек забирался на эти маленькие островки только в те периоды, когда водоем зарастал, болото высыхало, поверхность торфяника слеживалась и разрушалась. На эту «поверхность обратного развития» попадали черепки сосудов и каменные орудия только тех людей, которые в это время жили на суходоле. Стоило начаться очередной трансгрессии, подняться уровню вод, как сырость делала островок непригодным для жилья, а нарастающий торф надежно укрывал все следы человеческой деятельности от перемешивания их с более поздними ее следами... 

 Следуя буквенной символике, «формула» поселения Ивановского 3 могла быть записана как ДЖИ, что сразу относило его в группу пойменных, затапливаемых поселений. Правда, с одной, притом весьма существенной, оговоркой. 

 В отличие от берегов Вексы и Плещеева озера, на этом разрезе можно было видеть не только моменты наивысшего поднятия уровня водоема, на что указывали слои торфа, но и сменяющие их периоды великих засух, отмеченных прослойками «пограничных горизонтов». Весь голоцен представал чередованием осушений и обводнений, регрессивных и трансгрессивных фаз, наступавших поочередно и, по-видимому, с отменным постоянством. Каждое такое изменение на разрезе сопровождалось изменением состава торфа и степенью его разложения. Тростниковый торф, на котором лежали мезолитические остатки, сменился через тысячу с лишним лет тростниково-древесным, а тот в свою очередь ольховым, чтобы позднее, в конце 1 тысячелетия до нашей эры, смениться осоковым. 

 Одновременно с изменением состава торфа происходило изменение в составе окружающих лесов. 

 На пыльцевой диаграмме разреза можно видеть, как с наступлением очередной трансгрессии засухолюбивые виды вынуждены потесниться, чтобы дать место влаголюбивым, и наоборот. Более того, рассматривая эту пыльцевую диаграмму как бы внове, я обнаружил поразительный факт, пропущенный в те годы и археологами, и палеоботаниками: наступление очередной регрессии водоема каждый раз предварялось появлением и последующим возрастанием количества пыльцевых зерен полыни - одного из самых засухолюбивых растений. При этом оказалось, что пыльца полыни лежит далеко не во всех слоях торфа. Ее очень много в самых нижних образцах, относящихся к послеледниковому времени, затем она скоро исчезает, а в дальнейшем появляется всякий раз, когда учащаются симптомы засухи. Наоборот, как только начинает нарастать новый слой торфа, что говорит о поднятии уровня вод и увеличении общей влажности, пыльцы полыни становится все меньше и вскоре она совершенно исчезает. 

 «Пиков» полыни здесь было ровно столько, сколько отмечалось на разрезе регрессивных уровней, независимо от их толщины. Больше того, просматривая пыльцевые диаграммы других торфяников, где пыльца полыни точно так же была выделена в отдельный график, я всякий раз обнаруживал примерно одинаковое количество полынных «всплесков». Даже если регрессивные уровни на самом разрезе и не были отмечены. Как я писал, место «пограничного горизонта» определяется на пыльцевой диаграмме торфяного разреза максимальным содержанием в образце пыльцы широколиственных пород - дуба, вяза, липы, ореха, клена. Теперь возникала еще более заманчивая перспектива: выявлять на пыльцевых диаграммах болот и водоемов лесной зоны регрессивные, засушливые фазы голоцена по возрастанию и исчезновению в спектрах пыльцы полыни, а также по ряду других столь же засухолюбивых видов растений.

 

Климатическая хронология голоцена



Категория: Археология | (08.05.2016)
Просмотров: 742 | Рейтинг: 0.0/0


Поиск по сайту
Форма входа

Copyright MyCorp © 2024