Шестнадцатилетнему казаку станицы Темрюк Алексею Тарапенко было сновидение. Сновидение, причем не расплывчатое, туманное, а конкретное на удивление и требовательное, как есаул. Трижды некая дева, бесшумно, но властно входя в молодые сны казака, приказывала идти в старую турецкую крепость, что в городе Тамани, там начать копать землю и «познать вещи и деньги». Мало того, под образами божился Алексей, не только приказывала, но и указывала место, где надо копать, и даже предсказывала, что там лежат два тесаного камня склепы, наполненные драгоценными каменьями и золотом.
Но то ли не было времени, то ли желания, то ли веры этой деве у молодого казака - так или иначе целых пять лет Алексей не брался за заступ. В 1824 году великим постом видение, уже с упреками, вновь приступило к нему и велело немедля выполнять данное «свыше» распоряжение. И Алексей, дабы избавиться от навязчивых видений, вместе с отцом и двумя товарищами начал в «указанном» месте копать землю. Две недели лопаты выбрасывали пустой песок. На третью Алексей отрыл чудной формы глиняный кувшин с двумя ручками, потом три камня с фигурами и меж ними языческого идола более аршина высотой. Но ни золота, ни каменьев, как было «обещано» таинственной девой, Тарапенко и товарищи не обнаружили. Зато спустя несколько дней увидели они подземный под крепостью ход, засыпанный землей с обломками глиняной посуды. Весть об этом ходе дошла до его превосходительства командующего черноморскими войсками. Осмотрев ход, командующий остался им весьма доволен и придал замученному сновидениями Тарапенко в подмогу шестерых казаков под командованием есаула Пуленцова. Но пользы это не принесло.
Казаки, не ведая, что над раскопом витает таинственная сила, позволили себе всякие разные выражения по поводу глупой и никчемной работы - безвозмездно перекидывать пустую землю на развалинах какой-то крепости. Суеверный Пуленцов, убоявшись кары небесной, отослал казаков в часть. Но было уже поздно.
...Видение, оскорбленное в лучших своих чувствах корыстолюбием и богохульством казаков, приказало Тарапенко прекратить работы, что он с великим удовольствием, несмотря на отговоры Пуленцова, уже заболевшего мыслью найти клад, и сделал. Но спокойно спать молодому казаку пришлось не долго.
В 1827 году видение, собравшись с силами, стало вновь приставать к блаженному Тарапенко. Алексей только отмахивался во сне от него и заступа не трогал. Тогда, отстранив Тарапенко, окончательно взял дело в свои руки есаул Пуленцов. После долгих мытарств по начальству, так и не получив официального разрешения на проведение работ под столь сомнительное и нереальное обоснование, есаул все же на свой страх и риск приступил к раскопкам. И отныне для него началась жизнь, полная разочарований, надежд и выговоров от командования.
Урывками, тайком, то оставляя службу ради раскопок, то бросая раскопы, чтобы поспешить в часть, Пуленцов искал клад еще целых... двадцать лет. Однажды, вынужденный по делам службы оставить раскопы без присмотра, Пуленцов узнал, что рабочие наткнулись на вазу с рисунками, доверху набитую золотыми монетами. Бросив все, есаул помчался на раскоп. Но ваза уже была разбита, а монеты рабочие поделили между собой, оставив Пуленцову его часть - 21 монету. Эти монеты есаул сдал князю Воронцову, за что и получил вознаграждение - 24 рубля серебром.
Пуленцов был чрезвычайно недоволен итогом своих стараний, не догадываясь, что даже та малая часть монет, что попала в руки ему - бесценный памятник минувших времен, взволновавший археологический мир.
Правда, и раньше Таманский полуостров время от времени удивлял исследователей древности и любителей старины неожиданными находками. Еще в самом начале 19 века англичанин Эдвард Даниель Кларк, путешественник, весьма любознательный к древностям, писал, что на Тамани «земля на несколько верст в длину покрыта фундаментами старинных зданий, между которыми часто находят куски мрамора, скульптурные фрагменты и древние монеты». Но немногочисленные и разрозненные раскопки на Тамани отдельных ученых оканчивались, как считалось, неудачно, то есть без обилия золотых и серебряных вещей. А между тем древние авторы упоминали эту землю, как место, где стоят города богатые и пышные. «Вступившему в Коркондамитское озеро (нынешний Таманский залив),- писал один из наиболее авторитетных летописцев античности, Страбон,- представляется значительный город Фанагория, Кепы, Гермонасса и Апатур - святилище Афродиты... »
И вот вскоре после пуленцовской находки, Таманский полуостров посещает археолог А. С. Уваров. Один из немногих, убежденных в том, что «не одно добывание золотых вещей составляет цель раскопок - но решение научных вопросов посредством исследования известных местностей». Уваров настоятельно советовал начать здесь планомерные и регулярные раскопки.
И все же неизвестно, сколь плодотворно оказались бы для археологии Тамани настояния Уварова в пользу исследования полуострова «для обогащения науки положительными фактами», если бы не две находки, вновь взволновавшие воображение археологов.
В 1851 году тогдашний министр уделов Л. А. Перовский, страстный археолог-любитель, чьим иждивением и старанием уже неоднократно производились раскопки, посетил Таманский полуостров.
Министр со своей свитой остановился близ станицы Сенной на хуторе войскового старшины Петра Демьяновича Семеняки - «гостеприимного черноморского старожила и страстного любителя местных древностей». Перовский осмотрел окрестности Сенной, гряду величественных курганов Ахтанизовского лимана. Взволнованный неповторимой красотой этих мест, за которой «угадывалось веяние веков, пришедших из глубин истории», Перовский выделил сумму, достаточную для проведения обширных по тому времени раскопок. Проводить их было поручено Кириллу Родионовичу Бегичеву, известному всем своей любовью к изысканию древних вещей, выполнявшего обязанности скульптора и рисовальщика при недавно учрежденном Керченском музее древностей.
В отличие от многих современных ему искателей древностей, более схожих с кладоискателями, чем с археологами в нашем понимании, Бегичев на свою работу смотрел отнюдь не как на добывание одних лишь вещей, могущих поразить воображение своим великолепием и рыночной ценностью. В одном из своих писем Перовскому он писал: «Продолжать розыскания в курганах с тем, чтобы найти какую-нибудь целую гробницу, решительно не стоит. Ваше Сиятельство изволили видеть сами, что все курганы, как бы ни были ничтожны, тайно или явно разрыты. Все, что можно сделать, все, что необходимо сделать,- это, во-первых, расследовать одну из тех огромных насыпей, которые идут почти непрерывно близ станции Сенной, а во-вторых, разрыть некоторые значительные курганы, лежащие отдельно... Из опыта мы знаем, что древние розыскатели уносили из курганов только золото. Все остальное, что бы то ни было, они, положим, разбивали, но оставляли на месте. Почему не предположить, что в одном из таких курганов... заключается какой-либо превосходный мрамор - в виде саркофага, статуи или чего-либо подобного... Не интереснее ли все это в тысячу раз, даже разбитое в куски, целой коллекции сережек и колечек, за которыми мы обыкновенно гоняемся и издерживаем целые суммы?»
Вскоре Бегичев принимается за раскопки Ахтанизовских курганов. Бегичев отвергает бытующий тогда способ раскопок - пробивать колодец к центру кургана - и применяет совершенно новую методику, позволяющую со всей возможной тщательностью исследовать курган целиком. Именно эта методика и вознаградила исследователя.
В гробнице одного из курганов были отрыты останки женщины, похороненной со всей возможной пышностью: голову умершей украшали две золотые, свернутые спиралью диадемы, 43 кружка из тонкого листового золота с тиснением головы Медузы, шея была увешана ожерельем из золотых, хитро переплетенных бус, на поясе сверкала серебряная пряжка, а на запястьях серебряные браслеты. У ног, среди разнообразных предметов, археолог нашел четыре глиняные раскрашенные статуэтки, хорошо сохранившиеся, поражающие «своим превосходным сочинением и тщательностью отделки и разрисовкой».
А в апреле 1853 года рабочие Петра Даниловича Семеняки, добывая камень для строительства нового дома, наткнулись на три мраморные плиты с древнегреческими письменами.
Эти находки вдохновили археологов. Но, к сожалению, раскапывались на Тамани в основном курганы: ученые старались обходить городища, которые не могли порадовать ни ювелирными изделиями, ни расписными сосудами, ни прочим великолепием погребального инвентаря.
Особенно «не посчастливилось» городищу, расположенному на восточном берегу Таманского залива на небольшом возвышении, круто спускающемся в море. Правда, еще в 1870 году русский археолог К. Герц, издавший труд «Археологическая топография Таманского полуострова», обозрев это городище, писал: «Оно не что иное, как обширное пепелище существовавшего тут во времена классической древности города, погребенного под огромной массой разных строительных обломков, золы, углей, песка и глины... Но есть ли это городище - древний Кепос?»
Этот вопрос так и оставался открытым еще в течение ста лет.
Уже вовсю раскапывалась легендарная Фанагория, лежащая всего в 3 - 4 километрах. Уже заняли достойное место в Эрмитаже блестящие находки, сделанные при раскопках одного из курганов близ этого городища - у хутора Артюхова, где археологи наткнулись на часть городской площади, на которой в древности были расположены общественные здания, а также стояли статуи и плиты с надписями - была обнаружена целая серия мраморных пьедесталов от этих статуй с посвятительными надписями.
Уже не один десяток лет вызывали восхищение изумительные по своему изяществу вазы-статуэтки, найденные в могиле богатой гречанки около Фанагории.
Но неприметное возвышение, похоронившее древний город Кепы, оставалось нетронутым.
Лишь в 1957 году сюда пришли археологи таманского отряда Института археологии АН СССР во главе с Николаем Ивановичем Сокольским. Эти раскопки помогли восстановить не только жизнь города, о котором античные авторы упомянули коротко и вскользь, но и дополнили всю картину зарождения, расцвета и гибели Боспорского царства - времени блестящего и трагического.
Эта история началась более двух с половиной тысяч лет назад...
Серые неприветливые волны и неизвестные злые ветры. «Исчезла всюду земля, и лишь небо, с водами слиянное, зрелось». За кормой - родина, на которую плывущим уже не суждено вернуться, а детям их - увидеть. Впереди - неведомые берега, где нет могил предков и крепостей, городов, храмов и священных алтарей. Все это - если боги будут милостивы и пошлют ветер удачи - придется создавать своими руками. Своими руками строить новую родину вдали от солнцелюбивой Эллады, в землях, где люди одеты в звериные шкуры, а с небес падают холодные белые перья,- в землях киммерийских.
Шло время. Из маленьких опорных пунктов, возведенных теми, в чьи паруса дул счастливый ветер, выросли города. Бухты, давшие первый приют измученным кораблям, одолевшим неприветливый Понт Аксинский - море негостеприимное (так первые греческие мореплаватели называли Черное море),- превратились в хорошо защищенные от набегов пиратов гавани, у пристаней которых покачивались на якорях многовесельные корабли с хлебом, вином, оливковым маслом, драгоценностями. Благодатная земля давала тучные хлеба, а сети рыбаков редко бывали пустыми.
Понт Аксинский становился Понтом Евксинским - морем гостеприимным. И жизнь каждого нового поколения, рождавшегося в греческих городах, все теснее сплеталась с жизнью окружающих племен, и все чаще в их стенах звучала непривычная для эллинского уха речь. Греки учились и учили сами. Вместе с товарами в степь проникали новые идеи и образы, будившие воображение, в конечном счете, менявшие весь уклад жизни, а варвары несли в города свои вкусы, обычаи и привычки, и свои одежды и оружие, и даже своих богов. И под конец рождался новый, еще невиданный в мире сплав эллиннского и местного, оригинальный и неповторимый вариант античной культуры, античной цивилизации.
