В последнюю сибирскую поездку я дважды прошел по Байкалу с юга на север, с севера на юг. Около шестисот километров туда, столько же обратно.
В один рейс не видел почти ничего, кроме дождевого марева да туманов. Другой раз было ясно, солнечно. Дул верховик, причем не в полную силу, а это ветер устойчивый, без резких порывов, волну гонит широкую, ровную. Для «Кометы» она не страшна, судно на подводных крыльях как бы скользит по гребням.
«Ракетам» и «Метеорам» выход в байкальские воды запрещен. Байкал - только для судов морского типа, особо прочных, с надежными навигационными приборами. «Кометы» же летают по Черному морю, по Балтике, им Байкал не страшен.
Мне нашлось место в капитанской рубке. Вахту несут двое. Если туман - один у локатора. В рубке долгие разговоры не приняты. Люди на посту, отвлекать их от дела нельзя. И вообще вход посторонним в рубку запрещен, для меня - исключение, как для почетного водника.
Мы вышли из порта Байкал. Это у истока Ангары, примерно напротив Листвянки, где находится Лимнологический институт Сибирского отделения Академии наук, служивший базой для «Пайсисов». Курс «Кометы» - ближе к западному берегу. Я уже успел побывать кое-где на побережье. Например, в знаменитой бухте Песчаной. Там дивный пляж, «шагающие» сосны и лиственницы. Они, конечно, никуда не шагают, просто выросли на песке, а байкальские ветры выдувают его из-под корней. Давно повалились бы деревья, если бы, оставляя часть корней обнаженными, не тянули свою корневую систему все глубже в землю. Вот и стоят, как на ходулях.
Капитан эти знаменитые сосны не видел. Не бывал в Песчаной. «Комета» идет без остановок, а уж если искать на Байкале интересные места, замечает он, то не там, где полно туристов.
Волны с белыми пенными гребнями, изловчившись, временами гулко бьют «Комету». А вообще не столько качает, сколько трясет. Буквы у меня прыгают, налезают друг на друга. Так бывает, когда записываешь в машине, бегущей по ухабистой дороге.
У берега - настоящий морской прибой, водяные столбы взлетают, рассыпаются, взметываются снова. Шарю биноклем: изредка туристские палатки, но на воде ни единого суденышка.
Восточный берег едва виден. Морская ширь, затем ослепительно белая полоска туманов, над ней чуть прорисовывает вершины хребет Хамар-Дабан. А западный... Понятно, почему унесенных на льдине или терпящих аварию иногда неприкаянно носит по морю два-три дня. К берегу они, может, и прибьются, но выберутся на него едва ли. Волна дробится об отвесные скалы. И это не в одном месте, утесы неприступны на десятках километров. Поищи-ка в этой стене бухточки или ущелье горной речки!
Моториста Савина года три-четыре назад носило ветрами по морю двенадцать дней. Мотор на его боте заглох, ветер выбросил суденышко на камни. Сделал Савин плотик. А дело было осенью, похолодало, повалил снег. Вертолеты не могли подняться в воздух. Савина, в обледеневшем изодранном полушубке, голодного, изможденного, подобрал катер Лимнологического института. Повезли к родному поселку, а там на волнах качаются венки из пихты с бумажными цветами: вдова устроила поминки по безвременно погибшему в море мужу.
Белую кайму прибрежья каждый видит по-своему. Поэт Николай Дамдинов, потомок бурятских степных кочевников, написал: «Издалека медлительные волны бегут к скалистым этим берегам, чтоб взбитой пены белый, пышный войлок без устали бросать к твоим ногам».
Белым войлоком покрывали юрты.
Все, что над каймой прибоя, фантазерка-природа нагромоздила поразительно прихотливо. Вот каменные столбы, какими прославлены берега Лены. Крепчайшие останцы, устоявшие против выветривания и размывания, стоят поодиночке, либо сходятся потолковать о своих делах. Целая семейка спускается гуськом к обрыву, хочет, видно, полюбоваться морем. В одном месте, как в норвежских фиордах,- несколько домиков у воды под нависающей скалой. Площадка, застроенная ими, мала, понадобится поставить еще хижину - негде.
Я развернул карту Байкала. По западному берегу на всех шести сотнях километров - десяток кружков, обозначающих поселки. На таком же пространстве Черноморского побережья их было бы несколько сотен!
- Видите бухту? Называется Ая,- показывает капитан.- Вот, значит, тут мы и прошли.
Кто «мы»? Оказывается, «Комета». Строили судно на Черном море. Шли по каналам и Волге, затем был Северный морской путь, от устья Лены поднялись вверх по реке до Качуга. А дальше - по сухопутью, Северным трактом. Установили на трейлеры, впрягли тягачи и поехали. От Качуга хороший тракт до самого Иркутска, но из Иркутска по Ангаре ходу «Комете» нет: в ангарском устье для нее мелко. Поэтому с середины тракта повернули на боковую, щебенистую и тряскую дорогу, проложенную по хребтам к Байкалу. Добрались до этой вот бухты, по настилу осторожненько спустили «Комету» на воду.
Представил я себе этот путь. Сколько же головоломных задачек задает Сибирь!
На далеком восточном берегу - Подлеморье. Поэтическое название, верно? Похоже на лукоморье.
В южной части берега - хребет Хамар-Дабан. Смягчающее влияние байкальских вод творит там чудеса, о которых один натуралист написал так:
«Трудно поверить, что в краях иркутских есть свои холодные тропики, где растут увитые лианами деревья таких размеров, что в упавшем стволе может укрыться целая компания путешественников, где рядом с жарком-купальницей встретите настоящий южный виноград, а зимой в земле - незамерзающую картошку...»
На склонах хребта находят в древних пластах пыльцу и отпечатки листьев гигантских папоротников тропических лесов. Вероятно, некогда климат здесь был настолько теплым, что в джунглях бродили динозавры, топча на болотах цветы лотоса. А потом - похолодание, снегопады: репетиция современности.
В Подлеморье - дельта Селенги, главной «поилицы» Байкала. Там знаменитый «Провал», напоминание, что среди множества землетрясений, ежегодно отмечаемых приборами в рифтовой зоне Байкала, бывают и серьезные. В 1862 году под воду ушел вместе с деревнями участок степи и на его месте образовался мелководный залив.
Через Подлеморье проложена дорога к курорту Гремячинску, к целебным источникам, к приморским поселкам. Там полуостров Святой Нос (название, должно быть, занесли выходцы с европейского севера: поморы «носами» называют мысы). На полуострове, сообщает путеводитель, «туристов привлекают горячие источники, богатый растительный и животный мир. Лебяжье озеро, а также «поющие пески», которые ветер перекатывает с шумом и скрипом». Там же старейший Баргузинский заповедник, созданный для здешнего соболя: на международных пушных аукционах у него нет конкурентов.
Но с курса «Кометы» Подлеморье - синеватая полоса на горизонте. Каменистый же западный берег все щедрее подсказывает сюжеты для легенд. Вот «он» догоняет «ее», бегущую к воде; неведомая сила околдовала обоих, они навечно застыли на крутом склоне. Стая каменных птиц приготовилась было взлететь, встревоженная «Кометой», но раздумала. В одном месте - уголок Кавказа: сторожевые башни Сванетии.
Склоны Приморского хребта, обращенные к Байкалу, почти безлесны. Деревьям не за что уцепиться. Если и упадет на крутизну семечко, сдует, смоет его раньше, чем оно пустит робкие корни.
Верховик между тем дует и дует, поднимая высоту волны. Нас мотает уже довольно основательно. Решено идти Малым морем.
На Байкале около трех десятков островов. Самый большой - Ольхон: семьдесят километров длины. Он поднимается над морем, как оторвавшийся кусок скалистого берега. Южная его оконечность отделена узким проливом Ольхонские ворота, ведущим в Малое море, которое, в сущности, тоже пролив, но широкий. И, насколько я знаю, коварный. Разве не в Малом море случались самые страшные аварии с человеческими жертвами? Ведь именно здесь впадает речка Сарма, давшая название губительному байкальскому ветру.
Да, это так, подтверждает капитан. Но разве опасно только Малое море? Слышал ли я о ЧП, чрезвычайном происшествии, которое произошло недавно? Не слышал? Так вот...
Прогноз погоды не обещал больших неприятностей, однако туристы были предупреждены по радио: выходить в море нельзя. Что касается транспортных судов, исследовательской флотилии Лимнологического института и судов Гидрометеослужбы, то они занимались своими обычными делами.
К середине дня направление ветра стало меняться. Началась сшибка, пляска волн. Это не были штормовые волны, которые на Байкале могут достигать шестиметровой высоты.
Неожиданно ветер рванул с утроенной силой. Он дул в открытое море с западного берега, и туристы, расположившиеся там лагерем, не заметили особенных перемен. Однако в бинокль они видели, как начало подбрасывать небольшое судно, которое до этого скользило с волны на волну и, похоже, не спешило укрыться в бухте.
Что произошло дальше, объяснить трудно. По словам туристов, судно вдруг вздыбилось на столкнувшихся волнах, образовавших подобие водяного столба. Через минуту там, где его только что видели, плясали волны...
- Может, команда неопытная?
- Какое там! Капитан двадцать пять лет по Байкалу ходил. И судно надежное, специально для наблюдателей Гидрометеослужбы строили.
Ольхонские ворота не широки, хорошо видны оба берега. В Малом море на этот раз куда спокойнее, чем в большом.
Ольхон - один из немногих по-настоящему обитаемых островов Байкала. В приморском поселке Хужир есть завод, перерабатывающий рыбу.
Но где же знаменитая Кобылья Голова? Оказывается, уже у выхода из Малого моря. Смотрел я на нее с подхода, смотрел, когда поравнялись, смотрел вслед - не нашел у этого мыса ничего, что оправдывало бы название. Воображения у меня маловато, что ли?
Капитан смеется:
- Говорят, точку надо знать, откуда смотреть. Я вот тоже голову не улавливаю, а уж сколько здесь хожу.
Мы вышли из Малого моря. Карта обещала немало интересного. Святой Нос далеко справа, а по курсу Ушканьи острова и соблазнительная надпись черным по сини карты: «Лежбище нерпы».
Итак, Ушканьи острова.
На Байкале познакомился я с Алексеем Васильевичем Тиваненко. Он археолог, историк, натуралист, литератор, действительный член Географического общества. Отец его был машинистом водокачки на прибайкальской станции Култук. С детства - Байкал и Байкал, и не хочешь любоваться, а любуешься. В Иркутском университете специализировался на археолога. Копал во многих местах, не раз обошел Байкал пешком, ходил летом и зимой, знает каждый уголок побережья.
Крупный, грузноватый, он подвижен и скор. Его можно без натяжки назвать «ходячей энциклопедией» по байкальским делам. Написал немало увлекательных статей, издал книги, где личные наблюдения дополняются множеством интересных сведений из трудов ученых, путешественников, краеведов, рассказами байкальских старожилов. Это делает их ценными вдвойне. Алексея Васильевича можно слушать часами.
Ушканьи острова? Излазил их, искал там поселения новокаменного века, оставленные охотниками, копировал наскальные рисунки. Почему Ушканьи острова? На Европейском Севере нерпу издавна называли морским зайцем. У Семена Ремезова - Заячьи острова. В Сибири же обыкновенного зайца часто кличут ушканом. Такая вот цепочка...
Сам архипелаг Тиваненко обрисовал так: свирепые ветры и сравнительно мягкий морской климат. На Байкале множества эндемичных, то есть свойственных только ему, форм животных и растений, а в маленьком архипелаге - свои эндемики среди общебайкальских. Обособленный, неповторимый мирок. Здесь растет ушканья береза, ушканья лиственница, ушканья осина. Их отличительная особенность - темные, почти черные тона. К березе определение «белоствольная», кажется, приклеилось навечно. Но не на Ушканьих островах! Здесь у берез на той стороне ствола, о которую бьют наиболее злобные ветры, нарастает очень толстый слой черной коры.
Современные суда, особенно скоростные, отъединяют человека от воды. Вспоминаю ночь на рыбацкой лодке, плеск волны, ощущение бездонности глубин под тонким деревянным днищем. А «Комета»? Она - сама по себе, подводный мир отделен от нее металлом, мотором, скоростью.
Хотелось увидеть нерпу. Но сколько ни смотрел в бинокль, ни одной не заметил. А чтобы посетить упомянутое картой лежбище, надо приезжать сюда к концу зимы, что и делают ученые. В это время самки в снежных логовах рожают серебристых нерпят-бельков. Промысел нерпы теперь строго ограничен и поручен охотничьему хозяйству. Добывают в основном годовалых зверей, мех которых особенно хорош. Сейчас на Байкале 60- 70 тысяч нерп.
Одно время нерпу объявили виновницей уменьшения уловов омуля: она, мол, охотится за этим байкальским богатством. Но зверя зря оклеветали. Он питается бычками-подкаменщиками и голомянкой, которых человек не употребляет в пищу.
Эта знаменитая голомянка, единственная байкальская рыба, не мечущая икру, а рождающая живых мальков...
В стеклянных музейных сосудах она теряет прозрачность. Розоватого цвета, невзрачная рыбка. Различают голомянку большую и голомянку малую. А вообще-то обе невелики. 25 сантиметров - предел для большой, малая - примерно вдвое меньше. И обе, по крайней мере на треть, состоят из жира. Когда мертвых рыбок выбрасывает волной, они тают от солнечных лучей, оставляя на камнях масляное пятно.
Если собрать всех голомянок, то их общий вес превзошел бы вес остальных байкальских рыб, вместе взятых. Если собрать... Но в том-то и дело, что голомянка не образует стай, косяков. Она не ищет общества и рассеяна по всему Байкалу. Ловить маленькую рыбку поодиночке ради получения жира, который можно использовать в медицине? Дорогое удовольствие! Да и обитает голомянка там, куда не закинешь удочку или спиннинг: наблюдатели «Пайсисов» лишний раз убедились в этом. И еще в том, что хрупкая на вид рыбка пикирует в ил, глубоко зарываясь в него на дне, где он находится под таким чудовищным давлением, что снаряд при выстреле не смог бы преодолеть его и вылететь из ствола пушки.
Но вот на байкальском берегу, слева от нашего пути, мыс Покойники, от которого до истока Лены ближе, чем от одного конца Иркутска до другого. Надо только перевалить хребет. На картах ничтожность этого расстояния путает тех, кто не силен в географии. Им кажется, что Лена вытекает из Байкала. А может, так оно и было во времена незапамятные? Тогда нерпа могла проникнуть из Полярного бассейна в озеро по этой могучей реке и другим рекам.
Ведь до сих пор о ее появлении в Байкале продолжаются споры. Существует и такая точка зрения: нерпа - родовая ветвь тюленей третичного периода.
Скоро конец пути, а сколько судов попалось нам навстречу? Старый пароход «Комсомолец», тесно набитый туристами, да три буксирных теплохода, тянувшие «сигары» - особым образом плотно скрепленные пакеты бревен. Не густо! Но я слышал, что для Байкала будут строить специальные пассажирские лайнеры морского типа.
Между тем на дальних хребтах появились белые мазки. Где мазнули у вершины, где краска стекла по лощине. Это снег. Чем дальше на север, тем его больше. Причем не на подоблачных высотах. Выпал свежий, августовский? Нет, еще не растаял зимний.
В бинокль можно различить большое село Байкальское. Отсюда уже недалеко до Северобайкальска, до Нижнеангарска, где «Комета» заканчивает рейс.
