Меню сайта
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Статьи » Наша Сибирь

«Сибирские Афины»
 Девятнадцатый век... 

 После все же медлительного для Сибири восемнадцатого, когда в механизме истории будто что-то испортилось и время в некоторых сибирских уголках приостановилось, девятнадцатый принес за Урал ветры перемен. Последние же его годы были уже предвестниками событий, важных для страны и ее далекой окраины. 

 Но сначала о «золотой лихорадке», которая в первой половине столетия сотрясала некоторые сибирские города. 

 В Енисейске, говорят, началось с того, что стряпуха, потроша на кухне глухаря, нашла в его зобу золотые крупинки. Эта таежная птица проглатывает иногда камешки, но запросто глотать золото... 

 Дознались, где был убит глухарь. Поспешили в тайгу. Наткнулись на богатые россыпи. Опустели лавки, огороды заросли бурьяном, закрылись «присутственные места» - даже столоначальники не усидели на месте. 

 То же, судя по воспоминаниям очевидца, случилось и в Томске. «Все бросились искать золото. Ремесленник бросал свой верстак; чиновник, не стесняясь своим званием, шел служить к мужику-золотопромышленнику; в общественном положении произошла страшная перетасовка». 

 Она отразилась и на облике города. Рядом со старенькими, загнанными в болото домишками появилась Миллионная улица. Правильнее было бы назвать ее улицей миллионеров. На ней торопливо возводили каменные особняки. Золотопромышленник Горохов построил настоящий дворец. В бельведере над искусственным прудом он закатывал роскошные пиры, где яства подавались на фарфоровых тарелках с изображением той части города, которую гости видели из окон. 

 В Енисейске богачи строили «свои» церкви: чья выше, чья красивее. Один золотопромышленник ходил в храм по красному ситцу, который перед ним угодливо расстилали прямо в грязь, другой поил лошадей шампанским. 

 Золото добывалось в тайге тяжким трудом. Для рабочих строили казармы с решетками и наемной охраной, чтобы опутанные долговой кабалой приискатели не могли бежать. Провинившихся публично наказывали розгами. Заболевших тайком увозили в дебри, где они умирали или становились добычей зверей. Беглых искали с собаками. Золотую тайгу в народе называли вольной каторгой. Шло время, порядки почти не менялись. Со слов рабочих Александровского прииска в 1887 году была записана песня: «Мы по собственной охоте были в каторжной работе в золотой тайге». 

 Да что говорить о прошлом веке? В 1912 году всю Россию потрясли события на Ленских золотых приисках, где мирную толпу бастовавших рабочих встретили огнем, и 270 человек было убито на месте. 

 Для Томска «золотая лихорадка» не была длительной болезнью. Богатые россыпи истощились, самородков находили все меньше. Но Сибирь в целом по-прежнему давала основную часть русского золота. Кустарный промывочный лоток сменялся на приисках машинами. Там было занято больше рабочих, чем в какой-либо другой отрасли промышленности. 

 Известный сибирский публицист Николай Ядринцев гневно обличал владельцев приисков: 

 «Много ли памятников осталось от наших богачей? Может быть, наши богачи создали нам бездну школ, библиотек, музеев и кабинетов ученых редкостей? Нет, Сибирь по-прежнему пустынна и невежественна. А где же наши миллионы? Где наше золото, которое вырабатывалось кровавым потом нашего народа на рудниках и приисках? Эти миллионы пропиты, проиграны в карты, промотаны по ярмарочным шинкам - вот где наши миллионы!» 

 Обличительные слова Ядринцев произнес на публичной лекции. Вскоре он оказался в тюрьме. 

 И все же неверно представлять Сибирь прошлого века каким-то темным царством. Даже среди сибирских богатеев встречались люди, щедро жертвовавшие деньги на общественные нужды. Простой же люд был особенно отзывчив к любому начинанию, в котором видел пользу для своего края.

 Томск еще в прошлом веке называли «Сибирскими Афинами». В нем был открыт университет, первый на всем пространстве от Урала до Тихого океана. Произошло это в 1881 году. 

 Какое борение страстей разыгралось в свое время вокруг его создания! Какие люди ратовали за открытие! Николай Ядринцев, путешественник и общественный деятель Григорий Потанин, организатор полярных исследований Александр Сибиряков, просветитель Петр Макушин... На его могиле меня поразил единственный в своем роде памятник - вертикально поставленный рельс с горящей наверху электрической лампочкой и каменный монолит с надписью: «Ни одного неграмотного». Под таким девизом Макушин почти сто лет назад организовал общество народного образования. 

 Да, сильные люди боролись за университет, и деньги на постройку его здания были быстро собраны в разных сибирских городах. Но и противники во главе с будущим обер-прокурором Святейшего Синода мракобесом Победоносцевым не бездействовали. Победоносцев писал царю, что сама мысль об университете кажется ему «несчастной и фальшивой», поскольку «общество томское состоит из всякого сброда...» 

 В Тобольске, утратившем привилегии стольного града, общественная, культурная жизнь тоже отнюдь не замерла. Здесь сын мелкого чиновника Петр Ершов задумал поистине бессмертную сказку «Конек-горбунок», прочитав которую Пушкин сказал: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить». 

 Ершов был учителем Менделеева в гимназии. Дмитрий Иванович говорил впоследствии о близких к его семье декабристах, которые «придавали тобольской жизни особый отпечаток, наделяли ее светлыми воспоминаниями...» 

 В городе на Иртыше жил композитор Александр Алябьев. Его «Соловей» и в наши дни звучит в тысячах концертных залов. 

 В истории Тобольска оставили след особы царствовавшего дома Романовых. В 1837 году через город проехал наследник престола, будущий император Александр 2. Событие не прошло бесследно, и вот что повествует об этом благонамеренный историк: его величество обратил внимание на старую тюрьму и нашел ее не соответствующей «просвещенным идеям нашего века». Была построена новая, огромная, способная вмещать до двух тысяч узников, с тюремной церковью и приютом для осиротевших арестантских детей - словом, тюрьма образцовая, «учреждение евангельское, достойное душевного сочувствия». 

 По иронии судьбы в 1917 году внук Александра 2, последний русский император Николай 2, после отречения от престола некоторое время находился в Тобольске, правда, не в «евангельском учреждении», а в бывшем губернаторском доме. Ему покровительствовал Керенский. После Октября контрреволюционеры тщетно пытались тайком вывезти бывшего царя за границу. 

 Но вернемся в Томск рубежа восьмидесятых годов прошлого века, где продолжалась борьба за открытие университета. 

 Все давалось ценой больших усилий, даже строительство здания. Я прочитал в одной старой книге: «Возведение в Томске скромных университетских построек во многих отношениях гораздо труднее, чем, например, устройство колоссального дворца Всемирной выставки в Париже». Ведь город не имел даже кирпичного завода! 

 Когда университет открылся, на его единственном факультете - медицинском - было восемь профессоров, семьдесят два студента. Сегодня в Томском университете двенадцать факультетов, свыше двух тысяч преподавателей и научных сотрудников, восемь тысяч студентов. От первенца «Сибирских Афин» пошла молодая ученая поросль по всей Сибири. И еще от Томского технологического института, многие сибирские технические вузы отпочковались именно от него. 

 В нынешних крупных городах по нескольку высших учебных заведений. Но как звучали для выпускников школ в конце двадцатых - начале тридцатых годов два слова: «Томский технологический»! То было время, когда партия призывала овладевать техникой. А к этому добавьте давнее преклонение сибиряков перед людьми, строившими мосты, железные дороги, водопроводы. 

 Томский технологический обладал непреодолимой притягательной силой. Попасть туда школьнику-выпускнику?! Абитуриенты все лето готовили к экзаменам не только предметы, но и списки каверзных вопросов, которые строгие экзаменаторы никогда не задавали демобилизованным красным командирам, тем, кто шел учиться от станка или от сохи. Нет, эти вопросы сыпались на головы прилежнейших отличников, коими, однако, вовсе не предполагалось целиком заполнять аудитории. И на экзамене физики такой абитуриент слышал: 

- А вот, молодой человек, представьте, что из окна четвертого этажа вы роняете термометр, естественно, ртутный, шариком вниз. Наружная температура плюс семнадцать. Какие физические явления вы можете ожидать? 

 Молнией неслось в голове: трение воздуха, ускорение движения по формуле... Трение - нагрев? 

- Ну что вы! Да разобьется термометр, только и всего. Знать бы надо такие вещи! 

 ...После очень долгой разлуки живу в Томске третью неделю. Поздним вечером слышу под окном гостиницы восторженный возглас: 

- Вас возили на экскурсию? Какой город, а? 

 Успев исходить Томск вдоль и поперек, готов от души поддержать экскурсанта. Может, Томск завораживает тем, что он уж никак не однообразен, с другим городом его не спутаешь? И еще: он очень сибирский. Очень. Сберег в себе Сибирь, сохранил лучшее от старой Сибири - наверное, привлекает и этим. 

 Я думаю, что настоящее понимание Сибири приходит к новоселу, когда гордое ощущение его причастности к первопроходцам, естественное для БАМа и Тюмени, дополняется пониманием простой истины - на сибирской земле до него, новосела, поколения талантливых людей успели честно и славно потрудиться, сказать свое слово в науке, зодчестве, литературе. И он, новосел, не залетный небрежный гость, но наследник, приумножатель всего ценного и полезного, что создано в Сибири. 

 Да, Томск изменился, но уж никак не скажешь: «Неузнаваемо изменился». Изменился как раз вполне узнаваемо - и, право, это счастье для города! 

 Первым в Сибири он создал значительную научно-производственную мастерскую, название которой само говорит за себя: «Томскреставрация». Стал добиваться гармонии новой и старой застройки. Взял на учет и охрану наиболее ценные памятники старины. 

 Я поднимался на Воскресенскую гору. Ржаво-красная каменная глыба с дощечкой, меньше и скромнее, чем у входа в иной директорский кабинет: «На этом месте в 1604 году был основан город Томск». 

 Острожный частокол опоясал гору. Лишь несколько сибирских крепостей были старше этой, и среди них Тюмень, Тобольск, Сургут. 

 Вокруг памятной глыбы лужок с одуванчиками и лопухами, старое каменное здание казенной постройки, под откосом вовсе уж дряхлые, потемневшие домишки с садами и огородами, поленницы дров, сарайчики - Томск прошлого века. А неподалеку Дом Советов и драматический театр. Оба - строгих современных пропорций. Театральное здание без массивных колонн, которые выглядели бы фальшиво в соседстве с построенным в начале прошлого века городским магистратом и биржевым корпусом, где колонны и аркады так естественны. 

 Театр «поднял голову» вровень с исторической горой, хотя стоит в низине у ее подножия. Он построен на рост и при больших своих объемах доброжелательно уютен внутри. И опять свое, сибирское, томское: резной деревянный фриз в фойе, резное дерево в отделке. 

 Возле Воскресенской горы - дом с мемориальной доской, в нем жил и работал автор «Угрюм-реки» Вячеслав Яковлевич Шишков. Смотришь на сказку в дереве и думаешь: «Неужто не описал он удивительное свое жилище?» Но переводишь взгляд на соседний дом, право, и этот не хуже! А дома на Красноармейской улице? На улице Дзержинского? Сколько их... И не увидишь двух схожих. Есть даже с подобием драконов над крышами. И обратите внимание: срублены намертво, будто на стыках бревно прошло сквозь бревно без малейших зазоров; сколько ни пытаются реставраторы добиться того же - не получается. То, да не то... 

 В Томске на учете около полутораста исторических и архитектурных памятников, в том числе республиканского значения. 

- Томск? Да ведь это сибирский Ленинград! 

 «Ну уж, ну уж!» - подумал я, однако не стал возражать своим собеседникам из «Томскреставрации». Они и сами, кажется, почувствовали, что хватили через край. 

- Точнее, в архитектуре старого Томска - петербургская школа. Видели Думский мост? 

 Видел. Густо заросшие берега спешащей в Томь речушки Ушайки, у моста через нее - подобие ростральных колонн города на Неве. 

- А сколько удивительных старинных построек по области! Сибирская деревянная архитектура само собой. Но не только. Разве не достойно сохранения то, что связано с печально знаменитой царской нарымской ссылкой? Хибарки политических ссыльных, например? 

 Революционный Томск - это студент Валериан Куйбышев, исключенный за подпольную деятельность из университета, который носит теперь его имя. Здесь вступил в партию молодой Сергей Киров, печатавший и распространявший среди рабочих листовки взрывчатой силы. Анна Ильинична Елизарова-Ульянова, сестра Ленина, осенью 1902 года приехав в Томск, помогала местному революционному подполью. 

 О деятельности этих выдающихся людей известно достаточно широко. Реже вспоминают коренных томичей, а ведь среди них были натуры богато одаренные, полные революционной отваги.

 Николай Николаевич Баранский считается одним из столпов отечественной экономико-географической науки. Даже старшее поколение помнит его седовласым ученым. А в начале века революционная Сибирь знала Баранского под кличкой «Николай Большой». Ростом он не был обижен, и это мешало опытному конспиратору растворяться в толпе, ускользать от шпиков. 

 У меня сохранилась изданная в 1923 году ничтожным тиражом тоненькая брошюра воспоминаний Николая Большого о его подпольной работе. 

 Сын томского учителя стал в конце прошлого века первым «марксенком» в одном из нелегальных кружков, где помогал типографским рабочим, железнодорожникам и речникам маленькими порциями одолевать «Манифест Коммунистической партии». Потом забастовочный комитет, сходки, демонстрация студентов и, разумеется, исключение из университета. «Марксенок» превратился в марксиста, наладившего в Томске тайную перепечатку «Искры». 

 В пору жестоких разногласий с меньшевиками Баранский был на Таммерфорсской конференции, где встречался с Владимиром Ильичем Лениным. 

 Возвращаясь в Сибирь через Москву, Николай Большой видел дымящиеся развалины Пресни. Он знал уже, что на усмирение сибирских «бунтовщиков» отправлен специальный поезд генерала Меллера-Закомельского, навстречу которому с востока двигалась карательная экспедиция генерала Ренненкампфа. Вернувшись в Сибирь, слушал рассказы о массовых порках, расстрелах, истязаниях, подбадривал склонивших было голову. Наладил выпуск нелегальной газеты. Взбешенный Ренненкампф объявил, что застигнутые за ее выпуском или распространением будут расстреляны на месте, и приказал прочесывать квартал за кварталом. 

 Я видел Николая Николаевича только на лекторской кафедре. И не просто было поверить, что почтенный этот ученый знал длительное заключение в одиночках, совершал дерзкие побеги из тюрем, схватывался врукопашную с анархистами, пускавшими в ход ножи...



Категория: Наша Сибирь | (24.07.2015)
Просмотров: 982 | Рейтинг: 0.0/0


Поиск по сайту
Форма входа

Copyright MyCorp © 2024