Минули века. Зазвонил колокол истории и по Римской империи. Накапливающаяся усталость общества от войн, постоянные распри полководцев, деградация императоров, нашествия варваров, а также заметное уже истощение природных ресурсов, в первую очередь почв и лесов, постепенно расстраивали процесс общественного производства. Рим неминуемо должен был отступить в тень, и он отступал, ибо держался больше всего своей военной мощью и по мере ее ослабления утрачивал роль центра огромной империи, объединявшей десятки покоренных им народов. К. Маркс и Ф. Энгельс специально отметили этот момент, раскрывая тот факт, что связь Рима с провинциями была почти исключительно политической и, следовательно, могла быть и нарушена политическими событиями.
История совершила здесь один из своих знаменитых зигзагов: противоположность города и деревни при наличии еще могучего Рима история решила в пользу деревни. Ибо экономически деревня была еще мало связана с городом, а город без деревни существовать уже не мог. Утрата силы, которой античный город привязывал к себе периферию, была утратой его доминирующих позиций.
А это значит, что разделение материальной и духовной сфер производства, столь определенное в некоторых греческих государствах - полисах и находящее свое основное закрепление именно в противоположности города и деревни, должно было стать менее глубоким, менее значительным.
И действительно, дело неотвратимо идет к этому. Разделение труда утрачивает свою четкость - земледелец ведет почти натуральное хозяйство, создает «домашнюю промышленность». Ремесленник становится универсалом, специализация теряется; владелец мастерских, «владелец мелкого капитала» (К. Маркс и Ф. Энгельс) не отделяет свой личный труд от труда подмастерьев и т. д. Более того, деревня укрепляется организационно - создаются огромные латифундии, крестьяне привязываются к земле и к ее владельцу крепостным правом. На планете наступает эпоха феодализма.
Какое же миропонимание, какой взгляд на природу принесла с собой новая общественно-экономическая формация? Феодализм вряд ли можно связать с какой-то единой, полностью оформленной философией. Он оставил после себя причудливый, противоречивый взгляд на мир - неоплатонизм. Это миропонимание как бы пытается соединить древнюю мысль с мыслью уже нового, христианского мира. В нем, как и у греков, обоготворяются различные силы природы, представляемые в человеческом облике. В то же время в природу вводится «безусловный дух», во всем соприсущий миру, но замкнутый в себе и бестелесный. Наблюдаются даже попытки вернуться к язычеству и т. д.
Неоплатонизм ясно показывает, как миросозерцание все более и более отрывается от окружающей действительности. И отнюдь не случайно, что непоследовательные попытки неоплатоников сохранить связь с природой были в конце концов полностью отринуты, и из их усилий родилась странная система представлений о мире и природе - схоластика, которая уж совершенно игнорировала реальность. Она, по словам А. И. Герцена, так презирала природу, что не могла заниматься ею. Природа не принимала участия в бесконечных спорах схоластов. Они считали ее подлой рабой, готовой исполнять своевольную прихоть человека, потворствовать всем его нечистым побуждениям, отрывать от высшей жизни. В то же время схоласты боялись ее тайного демонического влияния, уверенные, что вся Вселенная находится в личных отношениях, в личных связях с каждым человеком.
Ученые занятия получили характер чисто книжный, которого они в древнем мире не имели. Кто хотел знать, развертывал книгу, от жизни же и от природы отворачивался.
Игнорируя природу, объясняя мир с позиций «разума», «чистого духа», схоластика так или иначе должна была вторгнуться в сферу, подчиненную находящейся в расцвете сил церкви. Она вторглась и... сдалась религии целиком и полностью. В лице схоластики философия выступила как ретивая и преданная служанка теологии - церковного догматизма, «научно» обосновывавшего религиозные верования, и стала даже светскую власть трактовать как подчиненную духовной, церковной власти. Истину же теперь не надо и нельзя было искать: она была дана заранее - в священном писании, в работах извращенного схоластами Аристотеля, в догматах веры. Открытие истины сводилось лишь к толкованию старых текстов. Вся интеллектуальная энергия схоластов растрачивалась на доказательство сугубо иррациональных, мистических положений - творения мира богом из «ничего», сочетания свободного действия человека по отношению к природе с божественным промыслом о судьбах людей и т. д. И на это бросалась ученость, на это направлялась наука! Знание неминуемо заходило в тупики, утрачивало стимулы своего развития, компрометировалось. Не могла же человеческая мысль подниматься на новые высоты в диспутах на темы типа «Сколько чертей уместится на острие иглы»!
Человек в схоластических концепциях мира «распался» на бренное тело и бессмертную душу. Его деятельность рассматривалась, с одной стороны - как целиком и полностью зависящая от бога, с другой же - целиком и полностью не зависящая от природы. Да и какое влияние могла оказать на человека сконструированная схоластами природа! Она предстает перед нами как иерархия мертвых форм, некогда созданных богом и с тех пор неизменных вплоть до «скончания веков» или до «страшного суда». Все разделено, разграничено. Растения никак не связаны с животными, органическая природа - с неорганической, а человек просто парит над остальным миром и совсем не зависит от него.
Стремясь направить все помыслы людей к богу, церковь и прислуживавшая ей схоластика всячески избегали природы, представляя ее запретным плодом, совершенно недоступным человеческому пониманию и бесполезным для человека. Изучение фундаментальных законов и свойств природы, всегда необходимое для развития производства, во многом определяющее это развитие, было чуть ли не преступлением. Средневековье мало нуждалось в таком обобщенном знании. Производственная практика в городе, не говоря уже о деревне, была практикой исключительно ремесленной, консервативной, основанной на выучке многих поколений работников, на передаче эмпирических навыков от отца к сыну, от учителя к ученику. Низкий уровень развития потребностей позволял обходиться таким производством, хотя дефицит металлов и заставлял благородных рыцарей сдирать окровавленные и пробитые доспехи с поверженного противника и забирать из захваченных замков все ложки и все гвозди.
Медленно развивающийся мир средневековья приписал свою застылость не только природе Земли, но и всей Вселенной. Его космология базировалась на геоцентрической системе Птолемея. Церковь, как известно, настолько рьяно защищала эту систему, что лишь смерть спасла Коперника, поставившего в центр мироздания не Землю, а Солнце, от инквизиции. Созданная им астрономия «опровергалась» священным писанием, а конкретно - ссылкой на то, что бог, творя чудеса, велел остановиться Солнцу, а не Земле!
Мир у схоластов представал не только неизменным, но и ограниченным в пространстве и непознаваемым. И немало штурмов было отбито сторонниками этих закосневших, реакционнейших представлений. Должен был явиться, скрываясь от преследований инквизиции, обойти почти всю Европу и, отсидев восемь лет в застенке, сгореть на костре Джордано Бруно, чтобы поставить идеи схоластики о непознаваемости мира под сомнение.
По крайней мере два существенных обстоятельства надо иметь в виду, когда речь идет о застойности средневековья, о схоластическом миропонимании. Во-первых, экстенсивный характер развития производства эпохи феодализма и наличие возможностей для такого развития: свободные пространства, перераспределение земель между государствами путем войн, малочисленность населения. Во-вторых, основное, почти единственное направление этого производства - сельскохозяйственное. Оно необходимо должно было «согласовывать» свои циклы с циклами самой природы, как и до сего времени вынуждено их согласовывать сельскохозяйственное производство (теплицы, парники пока еще дают количество продуктов, несравнимое с тем, что выращивается под открытым небом, в естественных условиях - на большей части Земли это один урожай в год, один приплод от наиболее важных для человека животных и т. д.). Такие поставленные природой пределы позволяли общественному производству развиваться как бы одномерно, только вширь, всегда в одном и том же ритме, в определенной степени обусловливая и соответствующий взгляд на мир, на природу как на нечто одномерное, не изменяющееся.
Таким образом, и состояние, характер феодального производства, и застойная социальная жизнь феодализма не давали стимулов для развития философских идей, определяющих миропонимание. Однако было бы ошибкой думать, что вся наука средневековья утратила способность к развитию и застыла в неподвижности. Мысль человеческая, стесненная, ограниченная религией, ринулась в сферу прикладной науки. Не имея возможности предпринять всестороннее наступление на проблемы природы и общества, наука этого периода сделала огромный вклад в развитие отдельных отраслей знания - многие достижения математики, астрономии, механики и физиологии являются заслугой мыслителей средневековья. Медленно, но неудержимо накапливалось конкретное знание о природе, готовился переворот в производительных силах и в умах человечества. Будущее все настойчивее и громче стучалось в осененные крестами замки и подземелья средневековья. Жизнь активно требовала новых объяснений окружающей действительности. Доступные человеку пространственные ресурсы были почти полностью освоены. Общество шло к важнейшей вехе на пути своего взаимодействия с природой, к вехе, за которой перед людьми в полной мере открывалась возможность совершить качественный скачок в использовании естественных богатств. Приближалась эпоха, которую Ф. Энгельс назвал началом современного исследования природы, как и всей новой истории, эпоха, «которая создала в Европе крупные монархии, сломила духовную диктатуру папы, воскресила греческую древность и вместе с ней вызвала к жизни высочайшее развитие искусства в новое время... и впервые, собственно говоря, открыла Землю», - эпоха Возрождения.
