Меню сайта
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Статьи » Археология

8
 В рассказе о своих достижениях современная наука бывает похожа на фокусника-иллюзиониста: движение руки - и результат налицо. При этом результат, не вызывающий и тени сомнения в его самоочевидности. Но как за движением руки фокусника скрываются долгие дни опытов и тренировок, так и в науке каждый результат рождается не в момент озарения гения, а подготавливается трудами множества людей, часто не подозревающих о существовании друг друга. Примерно так произошло с решением проблемы кварцевых орудий и заселения Фенноскандии и вопросом о существовании огромного пролива, соединявшего Балтику с Белым морем. 

 С Валентином Кельсиевичем Митеневым мы встретились в Пялице. Подобно мне, он приезжал сюда не первый год, но время наших приездов не совпадало. Знакомство состоялось только в последнее лето, когда наши экспедиции оказались в соседних домах над косогором, обращенным к устью реки. 

 Полярное лето коротко. У каждого из нас было много забот, еще обширнее были планы, но все-таки между маршрутами и обработкой препаратов нам удавалось выкраивать время на короткие прогулки вверх по реке и на долгие, за полночь беседы, когда за окнами разлит странный, неестественно ровный и слабый свет, отмечающий в Заполярье то безвременье, что отделяет летом один день от другого. 

 Митенев занимался делом на первый взгляд не только малопонятным, но, казалось бы, и малонужным для той жизни, которая текла в этих местах. Раскопки вызывали у местных жителей любопытство с примесью некоторого иронического восхищения: дескать, чего только человек не придумает! Работа геологов и ихтиологов, приезжавших каждое лето, рождала понимание и уважение. Но от изучения паразитов, живущих на чешуе, глазах, во внутренностях пресноводных рыб Кольского полуострова, какой-либо явной пользы для колхоза и вообще для жизни, по их мнению, не предвиделось. 

 Что поделать, в своем невежестве, далекий от микробиологии, на первых порах я тоже не видел особого интереса в этих исследованиях. Отношение свое я не изменил, даже когда, заглянув в окуляр микроскопа, увидел кошмарные создания, которые впиваются, грызут, гложут изнутри и снаружи рыбу и которых мы в жареном, вареном, соленом и сушеном виде съедаем в огромных количествах, не подозревая о самом их существовании. Картина была столь неаппетитной, что и два дня спустя за стол, который был у нас почти исключительно рыбный, я садился со значительно меньшим удовольствием, чем прежде. 

 Но с неизбежным человек свыкается и смиряется быстро. Тем более что знания, которые я получил от моего нового знакомого„оказались не только интересными, но и подтолкнули к некоторым небесполезным мыслям. 

 Еще в школе мы узнаем - а потом, за ненадобностью, забываем,- что всякое живое существо, будь то млекопитающее, пресмыкающееся, птица, рыба, а вместе с ними и человек, заключает в себе обширный растительный и животный мир, некоторые представители которого могут иметь еще и собственных паразитов и сожителей. Микро-и макроорганизмы - вирусы, бактерии, черви, амебы, инфузории и прочие жители нашего тела - условно можно разделить на две группы: паразитов, процветающих за счет нашего здоровья, а потому безусловно лишних, и на тех, кто не только не приносит вред своим существованием, но даже исполняет определенные полезные функции. Например, борются с чужими паразитами, с инфекциями, развивающимися в других видах животных, содействуют пищеварению и выполняют многое другое, о чем мы имеем пока весьма смутное представление. 

 У каждого вида рыб был свой, излюбленный набор паразитов, тот «фундамент», на который наслаивалось все остальное, представлявшее главный интерес для изучения. Разные стада семги, например, кроме обычных паразитических видов, обладали еще и каждое своим специфическим набором, обусловленным маршрутом их океанских странствий. Такие наблюдения представляли практический интерес уже не только для ихтиологов и биологов, но и для хозяйственников. 

 В принципе, определив подобный набор паразитов, можно было проследить, откуда именно и через какие воды возвращается в родную реку та или другая рыба. Дергающиеся, извивающиеся на предметном стекле под микроскопом создания, снабженные крючками, клешнями, челюстями и присосками, оказывались своего рода «мечеными атомами», позволяющими следить в глубинах морей и океанов движение рыбьих косяков. 

 То же самое относилось к пресноводным рыбам, живущим в озерах и реках, только здесь картина оказывалась еще сложнее и интереснее. Подобные «наборы» зависели уже не только от вида рыбы, но и от определенного участка водоема, где данная особь обитала. 

 Разделение видов паразитов по течению реки оказывалось чрезвычайно устойчивым. Так, виды, характерные для холодных верховьев с быстрым, порожистым течением, не встречались на широких и медленных равнинных плесах; в свою очередь паразиты морских рыб, живущие исключительно в соленой воде, не могли переносить ее опреснения. Та же семга,повернув с моря в устье, сбрасывала с себя наружных паразитов вроде морских клопов, хорошо различимых глазом, очищалась и от паразитов внутренних: ее пищевод и желудок стягивались до минимума, и лишь после этого начинался ее путь вверх, к нерестилищам. 

 Следовало учитывать еще одно немаловажное обстоятельство - разделение рыб на проходных и непроходных. Щука, окунь и сиг были «проходными» видами, так как могли на краткое время выходить в опресненные прибрежные воды, чтобы попасть в соседнюю реку, а другие, как, например, хариус, живущий на стремнинах среди порогов и перекатов, к этому был совершенно неспособен. Казалось, тут все было ясно, однако при нанесении на карту Кольского полуострова обитающих в его водоемах рыб получалась сложная и не всегда понятная картина, для объяснения которой требовалось привлечение данных геологии, палеогеографии и микробиологии. 

 Сложность заключалась и в том, что популярная некогда теория о заселении девственных водоемов рыбой с помощью птиц, к ногам которых прилипали якобы уже оплодотворенные икринки, давно была отброшена, так же как представления о самозарождении мух из гнилого мяса или мышей из соломенной трухи, считавшиеся аксиомами средневековой науки. Для того чтобы в каком-либо водоеме появились рыбы, туда должны были попасть, по меньшей мере, несколько пар одного вида, приносивших не только потомство, но и передававших ему непосредственно имеющихся у себя паразитов. Действие это должно было совершаться многократно, до тех пор, пока новый водоем не оказывался заселенным рыбой - а вместе с ней и присущей ей паразитофауной - в соответствии с гидрологическими и климатическими условиями, которые определяли его внутреннюю экологическую структуру. 

 Как это происходило в прошлом, понять удавалось не всегда. 

 Все тот же ледник, от которого неизменно начинался отсчет археологического или геологического времени на Кольском полуострове, отступая, образовывал у своей внешней кромки цепь приледниковых озер, по которым с юга и юго-запада, из Карелии, могли двигаться рыбы, скатываясь потом в бурные и полноводные реки. В известной мере это объясняло поразительную картину, которая поначалу приводила исследователя в недоумение: в долине Поноя комплексы паразитов были как бы перепутаны - тот «набор», который следовало ожидать в верховьях, встречался в среднем и нижнем течении, и наоборот. 

 Объяснить такое положение можно было, лишь учитывая колебания поверхности Кольского полуострова относительно уровня моря, о которых я говорил раньше. Решающую роль играли опускания суши, сопровождавшиеся наступлениями моря - трансгрессиями, во время которых соленые воды затапливали долины рек, уже заселенные рыбами. Морские воды заставляли пресноводных рыб отступать в верховья рек, а то и просто погибать в непривычной среде. Рыбы и их паразиты, оставшиеся после отступления морских вод - регрессии, закрепившиеся в соответствующих зонах, наглядно показывали, как далеко в глубь материка вторгалось море, вытесняя, а то и полностью уничтожая речных обитателей. 

 Так постепенно прояснялась картина заселения рыбами рек и тех путей, по которым они прошли и о которых свидетельствовали их паразиты. 

 Археологией мой новый знакомый заинтересовался не из праздного любопытства. Расспрашивая об истоках древних культур на Кольском полуострове, в Карелии, Финляндии и Скандинавии, Митенев пытался выяснить время морских трансгрессий и регрессий, чтобы сопоставить их со своими наблюдениями. Сделать это было непросто. Глазам открывались плоскости различных террас, оставленных морем в разные эпохи, гряды береговых дюн, отмечавшие положение берега во время очередной регрессии, но точные даты таких колебаний оставались неизвестны. Судя по остаткам стойбищ, которые я исследовал, море освободило эту часть берега не позднее 11 тысячелетия до нашей эры. Но когда именно - могли показать только специальные исследования, для которых требовались приборы более сложные, чем мои совки, ножи и лопаты и даже чем микроскоп и бинокулярные лупы Митенева. 

 Что же касается остатков более древних поселений, которые должны были находиться на более высоких террасах, лежащих вдали от моря, то до них у археологов, насколько я знал, просто еще руки не дошли... 

 Биологу я мог предложить только гипотезу о времени первоначального сложения культуры охотников с кварцевыми орудиями, приручивших лапландского оленя и подчинивших свою хозяйственную деятельность его сезонным миграциям, как результат древней и продолжительной изоляции этих мест от остального пространства Восточной Европы. У меня не было безусловных доказательств прорыва Балтийского ледникового озера в Белое море, кроме некоторых дат, известных археологам и геологам, и ряда умозаключений, подтверждавших такую возможность. Споры о северо-восточном прорыве балтийских вод к тому времени еще не были закончены, хотя большинство шведских геологов уже отказались от гипотезы Г. Мунте и М. Саурамо, утверждавших прорыв балтийских вод не на восток, а на запад, в Северное море. 

 И вот здесь оказалось, что у Митенева есть свои, достаточно веские доказательства связи Балтики с Белым морем. 

 Изучая и классифицируя паразитов рыб в Поное, среди обычных для Кольского полуострова видов Митенев обнаружил вид, который до этого никогда ему не встречался. Удивительного в таком факте не было: многое из того, что приходилось описывать биологу, оказывалось новым, ранее неизвестным. Настораживало другое. Согласно всем фактам, найденный паразит обитал в реках, принадлежащих исключительно бассейну Черного моря, с которыми у рек Кольского полуострова не было решительно никаких точек соприкосновения. Наоборот, в реках каспийского бассейна, связанных с бассейном Белого моря, он никогда не был замечен. 

 Как он попал на столь далекий от обычных мест своего обитания Север, да еще в порожистую реку, лежавшую далеко за Полярным кругом? 

 Просматривая специальную литературу и нанося на карту точки, где был выявлен этот вид, Митенев получил любопытную схему. Паразит, носящий латинское название Myxobolus obesus, обитал в бассейнах Немана, Западной Двины и Великой,- в бассейнах именно тех рек, по которым, согласно исследованиям палеогеографов, талые воды последнего ледника могли стекать из Балтийского моря в бассейн Днепра и Черного моря. «Мостиком» между Кольским полуостровом и балтийским бассейном, как и следовало ожидать, оказались озера Карелии. Там этот вид встречается, но убывает в своей численности в направлении на север и северо-восток - в том самом направлении, куда должны были изливаться пресные воды ледникового Балтийского озера и куда следовательно - он был занесен с юго-запада пресноводными рыбами, дошедшими до Поноя. 

 Каждый из нас в своих построениях оперировал материалом только своей области знаний, но оба мы, независимо друг от друга, пришли к одинаковым выводам о существовании в прошлом большого пролива, отделившего некогда Фенноскандию от остальной Восточной Европы. Это было лучшей проверкой гипотезы, выдержавшей своего рода испытание на прочность. 

...Конечно,история потомков древних охотников на северных оленей не была такой однозначной, как это может показаться по содержанию предыдущих страниц, на которых лишь легким пунктиром намечена судьба основного ствола генеалогического древа обитателей Фенноскандии. На этом стволе были и другие, достаточно мощные и жизнеспособные «ветви». Как я писал в первой книге, касаясь загадки северных лабиринтов, потомки первопоселенцев, оставшиеся на морском побережье и на гигантских внутренних озерах, положили начало особой культуре мореходов и охотников на морского зверя. Это им принадлежат шиферные жальца поворотных гарпунов, древнейшие наскальные изображения на Онежском озере и скалах реки Выг, и они же выкладывали каменные спирали лабиринтов, отмечающие их плавания из Белого моря на Шпицберген, к Британским островам и дальше в Атлантику... 

 Но это уже другая тема. 



Категория: Археология | (03.02.2016)
Просмотров: 946 | Рейтинг: 0.0/0


Поиск по сайту
Форма входа

Copyright MyCorp © 2024