Разрез Ивановского торфяника с его пыльцевой диаграммой, прослойками регрессивных уровней и разложенными в них, как на полочках, археологическими комплексами, дополнял и завершал картину, полученную на берегах Плещеева озера. Разные факты, собиравшиеся по крохам в течение многих лет, теперь сходились воедино, завязывались крепким узлом одной системы, в которой на первый план выступали уже не остатки человеческой деятельности, а силы, управлявшие развитием биосферы.
Человек оказывался своеобразным «индикатором» происходивших процессов, вроде пыльцы полыни, сигнализирующей о сменах засушливых и влажных фаз голоцена.
В целом это выглядело следующим образом.
Первое серьезное падение уровня водоемов в древности приходится на первую половину 7 тысячелетия до нашей эры, когда мезолитические охотники и рыболовы выходят на острова и суходолы, а на берегах озер их стойбища оказываются на уровне современного зеркала воды.
Меньше чем через тысячу лет все меняется. Теперь мезолитические слои занимают на озерных террасах наивысшее положение из возможных, куда оттесняет человека поднявшийся уровень водоема, а на болотах повсеместно откладывается тростниково-древесный торф.
Во второй половине 6 тысячелетия уровень вод снова начинает падать, и в первой половине 5 тысячелетия стойбища охотников спускаются, по-видимому, даже ниже, чем во время предыдущей регрессии. Перелом в конце того же тысячелетия привел к новому резкому обводнению, положившему начало слоям ольхового торфа и размыву остатков мезолитических стойбищ, занимавших современную прибрежную полосу водоемов.
Это одно из вероятных объяснений, почему археологи, работающие в средней полосе, не находят памятников этого периода ни на дюнах, ни на первой террасе озер и рек, ни в отложениях торфяников.
В начале 4 тысячелетия до нашей эры вода стояла еще сравнительно высоко. Поэтому древнейшие слои сезонных стойбищ лесных охотников, начавших изготовлять посуду с ямочно-гребенчатым орнаментом, оказываются не ниже второй озерной террасы, почти на три метра выше современного уровня озера. Однако очередной перелом, как можно видеть по пыльцевым диаграммам, уже наступил. Прорвав, невидимый- заслон, широколиственные породы занимают моренные холмы, ширятся пространства лугов, падает уровень водоемов, а вместе с ним на первых террасах озер и на суходолах болот возникают поселения пришельцев - волосовцев и берендеевцев.
Вскоре на открытых солнцу холмах появляются со своими стадами фатьяновцы.
Происходит все это в начале 3 тысячелетия до нашей эры и охватывает около шестисот - семисот лет - время наиболее оживленного движения племен не только в лесной зоне, но на всем пространстве Старого Света. Это время сложения новых культур, повсеместного распространения животноводства от Испании до Скандинавии и Урала, распространения земледелия в южных областях. На это время падает расцвет древнейших цивилизаций Востока в долинах великих рек - Инда, Нила, Тигра и Евфрата.
Однако в это же время археологи отмечают движения народов, не находящие себе объяснения. Обычно крупные миграционные потоки текут или по просторам южных степей или следуют направлению границ растительных и климатических зон, геологических районов, экологических провинций. Здесь же археологи отметили другое движение: от побережий в глубь континента. Для Западной Европы это переселение людей с берегов Северного моря и Атлантического побережья; для Восточной Прибалтики - движение племен с янтарными украшениями на восток и северо-восток; для Мессопотамии - от побережья Персидского залива в горные области...
Резкое изменение условий наступает во второй половине 3 тысячелетия до нашей эры. Остатки поселений предшествующего времени, предстающие глазам археологов в результате раскопок, сохраняют следы каких-то внезапных катастроф-наводнений, высоких, сокрушительных паводков, «всемирных потопов». Это одинаково относится к городам Мессопотамии, швейцарским свайным поселениям, болотным поселениям в Ярославской области, остаткам стойбищ на берегу Вексы или свайным поселениям запада Псковской и Смоленской областей. Не эти ли наводнения, связанные с общим увлажнением, как можно видеть по исчезновению пыльцы полыни, росту торфяных слоев, увеличению пыльцы ели, задержали дальнейшее распространение животноводства и земледелия, потеснив новое население этих мест к югу, в лесостепь, и возвратили в наши леса с севера потомков былых обитателей этих мест?
Предположение не такое абсурдное, как может показаться на первый взгляд.
На местах прежних сезонных стойбищ средней полосы России снова появляются черепки с ямочно-гребенчатым орнаментом, а уровень поселений вплоть до начала 2 тысячелетия до нашей эры совпадает с высотными отметками второй озерной террасы..
Медленный обратный ход возникает только с первой четверти 2 тысячелетия до нашей эры. Исследования последних лет установили, что пресловутый ксеротерм, приходящийся на 2 тысячелетие, был отнюдь не жарким. Сухим - да, но холодным. За счет сухости и происходит дальнейшее расширение луговых пространств в лесной зоне, столь необходимых фатьяновцам. Теперь в течение почти целого тысячелетия идет непрестанное снижение уровня водоемов, и места поселений с первой террасы сползают в нынешнюю пойму и еще ниже. Резкая перемена наступает в середине 1 тысячелетия до нашей эры. Земледельцы и животноводы окончательно покидают озерные берега, водоемы заливают ранее осушенные пространства, наступают бурные весенние паводки, ели и березы поднимаются из лощин на холмы...
Строгая последовательность событий на этом месте обрывалась: кончался достоверный археологический материал, а верхние слои торфяников, в которых лежали необходимые свидетельства, обычно бывали снесены при расчистке болота. Приходилось обращаться к другим источникам, письменным, обладавшим большим запасом достоверности, но требующим зато совершенно иного подхода. Подробное описание событий по годам, даже внутри года, разрушало общую картину выдвижением на передний план множества несущественных деталей. Они не были интегрированы временем, как слои торфяников, в которых содержащаяся пыльца - итог столетий, усредненный самой природой вековой результат. Но кое о чем можно было догадаться и с помощью письменных источников.
Рассматривая систему водных дорог Древней Руси, находки средневековых вещей на местах древних свайных поселений, размытый слой домонгольского времени на Рождественском острове, приходишь к заключению, что время 10 - 13 веков, а может и несколько более позднее, сходно с регрессивными периодами предшествующих эпох. Наоборот, вспоминая описание России, оставленное в середине 17 века Павлом Алеппским, сопровождавшим антихойского патриарха Макария в его путешествии через Молдавию и Украину в Москву, когда на каждом шагу перед путешественниками представали бесчисленные болота, озера и реки в степной и лесостепной зоне, весенние паводки застаивались чуть ли не до осени, а зимы были снежными и продолжительными,- начинаешь думать: не описание ли это одного из трансгрессивных периодов?
Корабль времен Петра 1
Что ж, если так, тогда становится понятным, как мог Петр 1, построивший на Плещеевом озере «потешный флот», спустить по Вексе во время половодья два самых больших корабля в Нерль и Волгу, чтобы ими положить начало Каспийской флотилии. Если допустить, что летний уровень Плещеева озера в то время достигал первой террасы, превышая современный почти на два метра, и еще на один метр поднимал его паводок, то спустить средней величины корабль с половинной командой, без груза, с осадкой до полутора метров и в сопровождении шлюпок, плотов и бурлаков по такой воде особого труда не составляло.
Так неожиданно получал разрешение вопрос, казалось бы, сторонний и все же занимавший меня многие годы.
Вексу я знал хорошо - ее берега, ее фарватер; знал и ямы и мели, потому что большую часть реки исплавал с маской и подводным ружьем, охотясь на язей и щук, благо вода в те годы была идеально чистой и никому не приходило в голову надстраивать плотину в Усолье. Ямы на Вексе были глубокие, и сейчас я думаю, что они могли остаться от прежнего, более глубокого русла, подобно тому как яма Плещеева озера осталась от ложа когда-то бывшего здесь мощного и бурного ледникового потока. Но вместе с тем я видел, как на глазах река мелела, и меньше чем за четверть века паводки, поднимавшиеся до первой террасы, теперь редко-редко выплескиваются на пойму. Со времени Петра 1 и его «потешной» флотилии прошло без малого триста лет.
Могли те паводки превышать нынешние на два-два с половиной метра?
Надеяться, что в те времена кто-либо исполнял должность работника бассейновой инспекции и каждый день замерял уровень воды в озере, не приходилось. И все же нужные сведения стоило поискать, в этом убеждал меня опыт исследователя.
Плещеево озеро занимает исключительное положение - и в отечественной науке, и в нашей русской истории. Ни озеро Ильмень, ни ростовское озеро Неро, ни вышневолоцкие озера, ни даже Белое и Кубенское озера не пользовались столь пристальным вниманием московских властей на протяжении всей истории русского государства, как Плещеево озеро. Причин было много - политических, эстетических, торговых. Но главной была гастрономическая: в Плещеевом озере до последнего времени водился - сейчас он под угрозой гибели - особенный вид ряпушки, известный как «переславская селедочка». Ряпушка принадлежит к семейству сиговых, и вкус ее, особенно переславской, ни с чем не сравним, все равно, в жареном, соленом, копченом или вяленом виде. Вот почему Плещеево озеро и Рыбачья слобода в Переславле-Залесском искони подлежали надзору Большого Кремлевского дворца. Пользуясь льготами и привилегиями, закрепленными царскими грамотами и указами, переславские рыбаки поставляли в Кремль, сначала к великокняжескому, а потом к царскому столу, различную рыбу, но в первую очередь ряпушку. Лов ее был регламентирован не только сезоном, но и поштучным приемом для дворцовой кухни.
Справедливости ради следует отметить, что, наряду со специальным отловом для Москвы, для местного начальства, для духовенства и «к случаю», рыбакам разрешалось ловить определенное количество ряпушки для собственных надобностей.
За всем тем «царской рыбе» велся строгий учет. Потому и само озеро, и тоневые участки у его берегов были точно обмерены и описаны в переписных книгах. Так, благодаря работе царских землемеров и писцов, при содействии переславских краеведов, собиравших различные статистические данные о своем крае «на всякий случай», я узнал, что в 1675 - 1676 годах площадь Плещеева озера оценивалась в 6680 десятин 1410 сажен. В пересчете на метрическую систему мер, которой мы пользуемся теперь, это составляет 72,986 квадратных километра. Через двести сорок пять лет основатель Переславль-Залесского музея М. И. Смирнов произвел .новые обмеры озера и получил цифру в 4606 десятин, или 50,362 квадратных километра, обнаружив, что площадь озера сократилась на треть по сравнению с серединой 17 века. К началу семидесятых годов нашего века площадь озера сократилась до сорока квадратных километров. Вода отступала от берега все дальше и дальше, оставляя за собой новый уступ зарастающей поймы...
Итак, все сходилось - предположения и расчеты.
Насколько я мог судить по археологическим данным, смена регрессивных и трансгрессивных периодов на протяжении всего голоцена происходила с периодичностью от полутора до двух тысяч лет. Иными словами, здесь наблюдалась не случайность, а закономерность.
На этом я мог поставить точку. Мне удалось выяснить скачкообразное развитие биосферы в голоцене, прийти к заключению, что каждый раз действовали одни и те же силы, а не случайное стечение обстоятельств, и, кроме того, обнаружить несколько полезных для археолога закономерностей. Но тут я, что называется, завелся: я хотел добраться до механизма обнаруженной периодичности.
